– Тимонина я знаю, – сказал Старшинов, – он меня как-то снимал. И Саша прав. Юля стесняется и даже бежит от популярности. Такой была смолоду. Мы, оба инвалиды, жили с ней сверхбедно и регулярно впроголодь. Ютились в крохотной коммунальной комнатке. В быту она, как сама утверждает – косорукая. Хозяйством заниматься не любит. По редакциям не ходит. Как-то призналась, что выделила меня лишь потому, что я не на тело её позарился, а в глаза её засматривался. Она и сейчас хороша, а в молодости была просто великолепной. От мужчин отбоя не знала. Но и по рождению, и по воспитанию обладала высочайшей нравственной строгостью. Это особенно явственно проявилось, когда на неё «запал» очень влиятельный на ту пору поэт Павел Антокольский. Он натурально преследовал Юлю. Однажды мы были в гостях у нашей подруги Тушновой. Вероника Михайловна обмывала свой первый поэтический сборник. И там шестидесятилетний Антокольский стал нагло тащить мою жену в ванную комнату. Пришлось мне вступиться. Павел Григорьевич, вытирая кровь и сопли, пригрозил нас обоих с Юлей «стереть в порошок». Вот тогда она и резко выступила против ловеласа на собрании Союза писателей. То, что её бескомпромиссный поступок совпал по времени с разгромом так называемых космополитов, – чистейшая случайность. Хотя ей впоследствии всю жизнь инкриминировали антисемитизм. И Юля это лишний раз доказала спустя несколько лет, выйдя замуж за еврея Каплера.
Как-то ей позвонил Степан Щипачёв, бывший заместителем главного редактора журнала «Красноармеец» и одновременно являвшийся членом редколлегии журнала «Октябрь». Приглашал принести стихи, пообещав опубликовать их в обоих журналах. Я ждал Юлю на улице. Не прошло и четверти часа, как она выбежала ко мне, раскрасневшаяся и возмущённая: «Ты представляешь, что придумал этот старый дурак? Только я вошла к нему в кабинет, он весь расплылся в доброй улыбке: “Мы непременно напещатаем ваши стихи и в “Красноармейсе” и в “Октябре” (говорил он именно так, произнося вместо “ч” – “щ” а вместо “ц” – “с”). А сам сел со мной рядом на диване. Я немного отодвинулась от него, а он снова сблизился и обнял меня за талию. Я стала отстраняться от него. И тогда он произнёс идиотскую речь: “Ну, щего вы боитесь нашей близости? Ведь об этом никто не узнает. А зато у вас на всю жизнь останутся воспоминания о том, что вы были близки с большим совесским поэтом!..”»
Разумеется,