– Ну, например, он боится спать один. Ты же видишь, как близко расположены наши комнаты, а он все равно приходит теперь по ночам ко мне в постель, чего не делал уже несколько лет. Он всегда любил купаться, а этим летом начал бояться воды и волн. И еще он не хочет осенью опять идти в школу.
– А недавно вроде плавал в море?
– Ну, может быть, потому, что там был ты.
Тут залаял Честер, и Холли встала, прицепила к его ошейнику поводок, надела дождевик и взяла в прихожей зонтик.
– Ты побудь здесь. Зачем тебе мокнуть? Я всего на пару минут.
Субхаш вымыл посуду, пока ждал ее. Он не переставал изумляться самостоятельному стилю ее жизни, теперь начал волноваться за нее – из-за того, что она жила в такой уединенной глуши, даже не запирая дверь на ключ. У нее совсем не было никаких помощников, кроме женщины, приходившей в ее отсутствие посидеть с Джошуа. И это притом, что ее родители жили почти рядом, в другой части Род-Айленда, но они почему-то не приезжали позаботиться о ней.
И все же он не ощутил какого-то совсем уж давящего одиночества, находясь сейчас с ней в этом, казалось бы, пустынном доме. Все-таки им составлял компанию Честер и здесь были вещи и игрушки Джошуа. И даже фотография мужчины, которого она когда-то любила.
– Ой, ну первый раз, наверное, за сто лет мне не надо мыть посуду после ужина! – сказала она по возвращении, когда увидела чистые тарелки и чашки и посудное полотенце, сохнущее на крючке.
– Да мне нетрудно было.
– Как же ты поедешь в такой ливень? Может, дать тебе дождевик?
– Да нет, и так нормально.
– Тогда давай я хоть доведу тебя до машины под зонтиком?
Он уже взялся за дверную ручку, но ему очень не хотелось уходить, не хотелось расставаться с ней. И он мялся в нерешительности на пороге, чувствуя, как ее щека слегка прижимается к его рубашке на спине. Потом ее рука легла ему на плечо, и Холли спросила, не хочет ли он остаться.
Ее спальня абсолютно походила на комнату Джошуа, но поскольку кровать здесь была больше, то свободного места почти не оставалось. В этой комнате Субхаш забыл обо всем: и о том, что, наверное, сказали бы родители, и о последствиях того, что должно было произойти. Он не думал ни о чем, кроме женщины рядом с ним, нежно водившей его пальцами по своей коже – от шеи к груди.
Ее кожа восхищала его – и эти неровности, и веснушки, и родинки, и оттенки, приданные не только загаром, но и природой, – оттенки, которые он смог разглядеть только сейчас, при свете лампы.
Она привела его пальцы к своему мягкому животу и к пушистому бугорку между ног. Она заметила его растерянность и, словно не веря своим глазам, спросила:
– Что, правда?…
Он смущенно отвернулся:
– Мне надо было сказать тебе.
– Ой, Субхаш, да это не имеет никакого значения!..
Ее пальцы довели его до эрекции и направили куда нужно. Он был и смущен, и возбужден – ведь он испытывал сейчас и делал то, что раньше могло существовать только в его воображении. Он вошел в нее, даже не отдав