Никто не знал, чем завоевала Нина Абрамовна такую симпатию. Когда у нее самой об этом спрашивали, она небрежно отмахивалась.
Ирина Евгеньевна ехала домой. Одной рукой она придерживала шляпку, которая, как ей казалась, определяет истинную москвичку, а другой прижимала к животу сумку. Она устала до такой степени, что хотелось просто сесть на грязный пол вагона метро и реветь в голос. Впрочем, в поезде сесть можно было действительно только на пол, но и то вряд ли этот номер бы прошел – затопчут и не заметят.
Ирина ненавидела метро. Ненавидела людей вокруг. Презирала пожилых, с большими сумками, плохо, серо одетых женщин. Почему-то больше всего ее раздражали вязаные шапки и шапочки. Такие носили в ее городе. Такие носили они с сестрой. Такую носила и мама. До чего это все убого! Мысли прыгали, в ушах стоял гвалт школы, который не мог заглушить даже туннельный шум переполненного поезда. «Как в преисподней», – подумала Ирина. И чернота в вагонных окнах. И темень все время, вневременная темень – встаешь в предутренней синеве, домой добираешься уже к вечеру. Куцый день в туманной ноябрьской мгле или в февральской грязноватой серости можно и увидеть-то только из школьного окна.
Отдаваясь вагонной тряске, плотно прижавшись спиной к двери прямо под надписью «не прислоняться», Ирина вспоминала кленовый двор там, далеко, соседей, которые всегда здоровались и могли приютить их с сестрой, даже накормить после школы, если мама задерживалась. «Надо позвонить домой, – подумала она. – Надо обязательно вечером позвонить домой».
Она чувствовала ответственность за них всех, оставленных там: маму, Ларису, бабушку… Лариса вроде снова кого-то встретила. «Господи, – почти молилась по вечерам Ира, – пусть наконец она будет счастлива и… успокоится и оставит меня в покое…» Нет, так нельзя думать. Ирина сама себя одернула.
Она хотела для сестры только лучшего, хотела счастья, хотела, чтобы Ларочка хорошо устроилась, чтобы у нее все было самое-самое, хотела ее пристроить в Москве… Хотела? И что, правда хотела? Она почувствовала, как маленькая, почти незаметная колючая мыслишка проскочила где-то там, пробежала мимо сердца и скрылась в такой же, как туннель, темной пещере под ним. Ирина очень любила сестру. Она повторяла это снова и снова. Она ею восхищалась. Она хотела сделать