– Милая моя, – ответил Кройл, – вы дали мне пять чудесных лет. Джоанна, двадцати трех лет, красавица с темно-каштановыми волосами, с золотыми искорками, с огромными темными глазами, со свежим румянцем на щеках – и я, побитый жизнью человек тридцати пяти лет, с женой, которая меня не любила и которая не хотела со мной развестись. Если бы я мог жениться на Джоанне, это был бы рай. Но у нас было пять лет – и столько же радости.
И он кивнул, грустно смеясь своим воспоминаниям.
– Веселье! Глупые маленькие общие шутки. Боже мой! Разве они не делают страсть вдвое более яркой? Вы смеетесь, вы берете ее под руку, вы чувствуете, как она вам отзывается, и вы уже не смеетесь, но вы жалеете весь мир и всех, кто проходит мимо вас. Как жаль, что другие не могут хоть немножко почувствовать вашу радость, ваш восторг. Но в том-то и дело, что они, бедняги, никак не могут.
Сильвия многозначительно посмотрела на часы. Минуты, оставшиеся до полуночи, быстро убегали. Скоро свет должен был погаснуть и снова зажечься, должны грянуть новогодние песни и подобающие приветствия – все, что полагается к новому году; и тогда все, что случилось с Майклом Кройлом в этот удивительный вечер, так навсегда и останется для нее скрытым. Она чувствовала, она была уверена в этом, что он никогда ей этого не расскажет, если только это не случится сегодня ночью. Он действительно как будто торопился рассказать ей, он точно запыхался, чтобы поспеть это сделать.
– Что же, продолжайте, Майкл, – сказала она.
Все, что он до сих пор сказал, Сильвия уже знала. Она знала также и о том, что Джоанна Феррерс упала с лошади во время охоты в Нью-Форест; как ее принесли в лечебницу, стоявшую на высоком холме над этим морем деревьев; как она долго там лежала с переломанным спинным хребтом.
– Джоанна стойко боролась, не правда ли, Сильвия? Она не хотела сдаваться, ведь правда? Только время от времени у нее нечаянно вырывалось какое-нибудь словечко. Как-то вечером, когда лихорадка на время ее оставила, она сказала с радостным смехом: «Мне свежо, подумайте только». И она вдохнула в себя воздух – сердце при этом сжималось. Но она говорила, что поправляется, что наверное поправится – а потом внезапно приблизился конец. Есть силы, которые устанавливают сроки – к своему сроку Джоанна ослабела. Еще две недели – и она покинула нас во сне.
Так говорил Майкл Кройл. А Сильвия отозвалась вопросительным «да?», которое она произнесла как можно более терпеливым тоном. Все это она также знала, но, несомненно, были какие-то странные вещи, которых она не знала и которые должна была узнать раньше, чем пробьют часы; нечто, преобразившее Майкла Кройла из одинокого сдержанного человека, стоявшего на страже над самим собой, из этого довольно-таки обыкновенного нового Овидия, разглагольствующего о радостях любви. Сильвия торопила его с каким-то волнением, которое