как раб…
Врубелю
Так тихо-долго шла жизнь на убыль
В душе, исканьем обворованной…
Так страстно-тихо растаял Врубель,
Так безнадежно очарованный…
Ему фиалки струили дымки
Лица трагически-безликого…
Душа впитала все невидимки,
Дрожа в преддверии великого…
Но дерзновенье слепило кисти,
А кисть дразнила дерзновенное…
Он тихо таял, – он золотистей
Пылал душою вдохновенною…
Цветов побольше на крышку гроба:
В гробу – венчанье!.. Отныне оба –
Мечта и кисть – в немой гармонии,
Как лейтмотив больной симфонии.
Над гробом Фофанова
Интуитта
Милый Вы мой и добрый! Ведь Вы так измучились
От вечного одиночества, от одиночного холода…
По своей принцессе лазоревой – по Мечте своей соскучились:
Сердце-то было весело! сердце-то было молодо!
Застенчивый всегда и ласковый, вечно Вы тревожились,
Пели почти безразумно, – до самозабвения…
С каждою новою песнею Ваши страданья множились,
И Вы – о, я понимаю Вас! – страдали от вдохновения…
Вижу Вашу улыбку, сквозь гроб меня озаряющую,
Слышу, как Божьи ангелы говорят Вам: «Добро пожаловать!»
Господи! прими его душу, так невыносимо страдающую!
Царство Тебе Небесное, дорогой Константин Михайлович!
Мои похороны
Меня положат в гроб фарфоровый
На ткань снежинок яблоно́вых,
И похоронят (…как Суворова…)
Меня, новейшего из новых.
Не повезут поэта лошади, –
Век даст мотор для катафалка.
На гроб букеты вы положите:
Мимоза, лилия, фиалка.
Под искры музыки оркестровой,
Под вздох изнеженной малины – Она, кого я так приветствовал,
Протрелит полонез Филины[30].
Всем будет весело и солнечно,
Осветит лица милосердье…
И светозарно-ореолочно
Согреет всех мое бессмертье!
Эпилог
Я, гений Игорь-Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!
От Баязета[31] к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил Литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!
Я, – год назад, – сказал: «Я буду!»
Год отсверкал, и вот – я есть!
Среди друзей я зрил Иуду,
Но не его отверг, а – месть.
– Я одинок в своей задаче! –
Прозренно я провозгласил.
Они пришли ко мне, кто зрячи,
И дав восторг, не дали сил.
Нас стало четверо[32], но сила
Моя, единая, росла.
Она поддержки не просила
И