– Ну да, – отвечает Хэтти. – Где твой сундук с вещами? Ты никогда не была в услужении, что ли?
Мне жутко стыдно, и я решаю соврать, что мой багаж приедет позже, но язык отказывается повиноваться. Я мотаю головой, бормочу что-то нечленораздельное и краснею. Неужели я единственная, у кого нет ничего своего? Даже смены одежды или обуви…
– У тебя нет сундука? У каждой девушки должен быть сундук.
– Все мои вещи в мешке. – Я указываю на холщовую торбу, в которой хранятся щетка для волос, чистая ветошь для месячных, треснутый обмылок и обструганная палочка для чистки зубов. – А когда я могу познакомиться с кухаркой?
– У нас нет кухарки, – с чувством превосходства ухмыляется Хэтти. – Только мисс Элиза, и здесь, наверху, командую я, понятно?
Я недоуменно хмурюсь. Чувство неловкости, что у меня нет сундука, уступает место удивлению: ведь миссис Торп ясно дала понять, что я буду помогать кухарке.
– Нет кухарки? А кто же готовит еду?
– Мисс Элиза, – поясняет Хэтти.
Не успеваю я подобрать упавшую челюсть, как она велит мне ложиться спать, потому что назавтра прибывают первые постояльцы, и хозяйка хочет, чтобы мы встали в половине шестого.
Как только я укладываюсь в постель, Хэтти начинает шепотом расспрашивать о моей семье.
Миссис Торп велела мне не отвечать на такие вопросы.
– Почему ты так поздно идешь в услужение, Энн? Твои мать и отец еще живы, Энн?
Я мямлю что-то невразумительное, пока она не начинает задавать вопросы, на которые я могу отвечать без вранья.
– Сколько твоих братьев и сестер умерли, Энн?
– Все семеро, кроме меня и Джека.
Я не говорю ей, что четверо из них умерли от потовой горячки за два дня. Не хочется сейчас об этом думать.
– А у тебя есть кавалер, Энн?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю. А у тебя?
– Ага. Из Ипсвича. Он работает в мануфактурной лавке, у него материй каких хочешь полно. И разноцветных ниток. Ты всех в Тонбридже знаешь, Энн?
– Не-а. Только викария и его жену.
– У тебя что, нет друзей?
– Джек, мой брат, да он теперь в Лондоне живет.
Хэтти наконец засыпает, не успев договорить фразу о том, что я должна выполнять все ее приказания, если не занята на кухне с мисс Элизой. Стараясь сдержать слезы, я прислушиваюсь к шуршанию в стропилах. Сегодня мистер Торп увез маму. В новую лечебницу для душевнобольных. Он говорит, что там все очень благочестивы. Завтра папа будет работать на кладбище, я – в Бордайк-хаусе, а мама… Что будет делать мама? Мистер Торп уверяет, что у нее будет личная сиделка, чтобы успокаивать ее, когда она впадает в панику, и защищать ее скромность, если она порвет на себе одежду. В конце концов мне удается отогнать мысли о маме с папой и о доме, и я задумываюсь