Поблизости не нашлось ни одной фруктовой лавки. В Греции это обычно небольшой магазинчик на первом этаже жилого здания, похожий на большой открытый рот с вываленным на тротуар языком стеллажей и ящиков. То же самое с орехами, сладостями, бытовой химией и прочим. Пропустить такой достаточно сложно. Фима тащился по прохладной ночной улице, ощущая, как отзывается болью в истоптанных за день ступнях каждый его шаг. Вокруг валялся мусор и объедки, лениво сохли тёмные лужи, на стенах красовались в персиковом или снежном свете торгашеских ламп черные изломанные граффити. Красота Афин осталась в прошлом, строительный бум 70х годов превратил большую часть города в унылую архитектурную серость. У страшненьких подъездов и неопрятных портиков с облезлой колоннадой толклась уличная рванина: алкаши, наркоманы, мигранты. Обычно они стояли по трое-четверо, но одна группа испугала Фиму – их было больше дюжины, все мрачные, в темных бедуинских балахонах, бр-р.
Фима дошел до конца улицы, и завернул в переулок. Торгашей становилось всё меньше, освещение то и дело теряло доверие, надежда найти апельсины растворялась в приторно-кислом запахе распустившихся под вечер помоек. Однако, настойчивым всегда везет, и попалась фруктовая лавка. Хозяина не было, Фима выбрал апельсины и стал нетерпеливо ждать. Тот выбежал из черной, похожей на нору подсобки, потный и всклокоченный и, не обращая внимание на покупателя – Фима был в магазине один – принялся торопливо собирать выступавшие на улицу тележки. Продавец, дородный иранец, очень суетился и тараторил что-то, смешивая персидские, греческие и английские слова, и поглядывая на часы, а не найдя необходимое количество мелочи для сдачи, сунул Филе назад его мятую пятёрку, и, выпучив глаза, затараторил: эмпуса, эмпуса. И стал прогонять туриста, отмахиваясь словно от мухи, делая такие жесте, как если бы он сушил свои намокшие персидские пальчики. Он буквально вытолкал Фиму на улицу, после чего, лихо подпрыгнув за ручкой, с грохотом опустил защитную стальную роллету прямо перед носом нерасторопного туриста. Фима растерянно хмыкнул, удивляясь насколько быстро набитый фруктами магазинчик превратился в глухую стену, покрытую тремя слоями граффити. Но, сунул в карман пятёрку, проверил в пакете апельсины и двинулся в обратный путь, прихрамывая, и мечтая так же скинуть ботинки, как Алька. Тем временем, улица заметно преобразилась. Весь город будто вымер, исчезли куда-то не только торгаши и прохожие, но вообще все обычные цвета и звуки. Фонари теперь свободно разливали свет, а из смоляных переулков прилетали отзвуки какой-то непонятной возни. Фиме сделалось немного неуютно, он сжал в руке пакет с апельсинами и ускорил шаг.
Все двери заперты, лавки закрыты, все люди куда-то делись, на углу, где толклись похожие на бедуинов алкаши – никого, но появилась огромная лужа и в ней будто сумка. Фима подошел ближе и остолбенел от ужаса – оторванная человеческая нога. Где-то за углом раздался глухой сдавленный стон, Фима вздрогнул, боясь вдохнуть или выдохнуть, нервно обернулся, а до гостиницы далеко.
Будучи путешественником