Битва затихала. Кто-то сдавался, улучив лишь момент или чуть больше. Поскольку то и дело раздавался гортанный хунгурский крик, блестела вознесенная сталь…
– Служи мне после смерти!
Удар, один-другой, порой гладко снимающий голову с плеч. Другим разом – разрубающий шею, плечо и режущий вслепую. Оглушительный вопль, стон умирающих, падающие тела и трупы на Рябом поле, покрытом пятнами крови.
Люди из королевской хоругви, затяжные либо сражавшиеся среди земляков сварны, лузины и савры, по рыцарскому обычаю припадали на одно колено, втыкая мечи в землю. Этих щадили – хунгуры погнали их по полю, меж трупами, свистя над головами нагайками и подталкивая тех, кто едва волокся или не мог идти.
– Устуди, гараун!
– Устуди!
– Ук! Ук!
Их загнали на холм, под жесткое знамя, неподалеку от огромного дерева, которое тянули с дюжину связанных возов и которое возносило свои кривые, гнутые ветви к небу.
И тогда начали убивать, вырезать безоружных. Сперва хватали, выволакивали из толпы, бросали на колени у стоп владыки и его рабов.
– Служи кагану после смерти! – неслось в равнодушные небеса. После каждого вскрика, каждого пожелания – удар, тихий свист, крик, хрип, конец жизни, край существования.
– Есса-а-а! Есса! Есса! – начали кричать умирающие. Дергались, пытались сбежать, словно измотанные целым днем боя ноги быстрее хунгурской стали и копыт.
Крик «Есса» вырывался как стон и поднимался к небесам, так что воины в кафтанах и островерхих шапках начали дрожать и опускать поднятые для удара кривые мечи. Некоторые хватались за амулеты из костей, висевшие у них на бедрах на ремешках. Но командиры принялись лупить людей батогами, гнать на кровавую работу.
И те начали ударять иначе: сбоку или снизу. Рубили пленников по горлам, чтоб те не произносили имя короля-духа. Умирающие давились молитвой, их уста заливала кровь.
А головы падали одна за другой. Но не лежали у стоп кагана. Молодые хунгуры сразу хватали те за бороды и подрезанные, подбритые на висках волосы. Бежали, сколько было сил, к дереву и складывали головы у корней, опрыскивая кору, серую, будто шкура древнего чудовища, кровью. А останки несчастных заволакивали на ветви.
Пока свершался последний акт для лендичей и их союзников, неподалеку, под большим знаменем хунгуров, проходила церемония предательства и подданства, унижения в другом стиле; испытывались гибкость шей и легкость коленей, готовых сгибаться по любому кивку нового господина.
Князь дреговичей Сван шел медленно, без оружия и шлема – на встречу с каганом. Грузный, но глядящий остро и печально из-под седой гривы и кустистых бровей.
Хотел идти бить челом, но дорогу ему загородила стена гвардейцев в золоченых доспехах из пластин,