Волки б коней напугали до истерики, а сове тут и подавно делать нечего! Чушь и блажь!
Яна их тоже не видела. Но чудилось ей иногда… нечто белое, потустороннее.
Хелла?
А кто ж еще?
А и ладно! Спасибо тебе, богиня! Ты мне шанс дала, а дальше я и сама постараюсь ушами его не прохлопать!
Спасибо тебе, Хелла…
Яна пытать и убивать женщину побрезговала. А вот жом Матвей, после того как увидел комнатку в подвале, – нет. В тот же подвал и тело оттащил.
Его Сонюшка тут упокоилась, вот и этой стерве поделом!
Говорят, чтобы человек упокоился с миром, его могилу надо кровью врага полить. Вот… так оно и получится. Ежели по правде-то делать! По совести!
Покойтесь с миром, бедолажные…
И расспросил, и душу отвел, и…
Лишний раз он убедился, что Яна – тора высокородная! Это ж надо! Тайник в доме – пропустила! В подвале – еще два! И тоже пропустила!
Ну да ладно, он все выгреб в свою пользу. И решил, что коли тора завернет в Синедольск, он ей честь по чести половину отдаст. Ежели не придется потратить…
Коли времена наступают страшные, так и никто не угадает, на что тратить придется.
А ежели не придется им свидеться, так жом Матвей честь по чести сделает. Десятерых сирот вырастит, вот как Всевышний видит! Так и сочтутся… и казалось трактирщику, что тора Яна это бы одобрила. Еще и благословила.
А забегая вперед… так и не пришлось им увидеться. И в Синедольск Яна не возвращалась.
Слово свое трактирщик сдержал и сирот таки вырастил. Пятерых мальчиков и пятерых девочек. Подобрал, к делу пристроил, в люди вывел… жениться так и не женился, бобылем докуковал, но детей у него было десятеро, внуков штук под пятьдесят, и рыдали о нем, когда срок пришел, вполне искренне. И в молитвах поминали – тоже, и фамилию его носили с гордостью.
Все не зря было.
Не пропали кровавые деньги, удалось Матвею их отмыть. Он с того особняка за два дня столько вывез… муравьи бы от зависти плакали, когда б могли!
И собак тоже забрал. Так и прижились, и все смутное время двор охраняли и потом еще потомство дали… хорошие кобели. Умные, породистые. За щенками от них в очередь становились.
Единственное, о чем жом Матвей жалел до конца дней своих, – что тору Яну не повидал. Но молился за нее исправно, и коптилочки в храме ставил, и нескольких внучек Янами назвали, а там и правнучек… а что там за тора была?
Откуда взялась?
Кто ж ответит… смутное это было время, страшное, темное. И заначка, вытащенная Матвеем из закромов негодяя, помогла и ему прожить, и родным его, и сиротам, и на соседей осталось, помочь по-человечески…
А уж правильно оно, грешно ли…
Нет ответа. Тут судья – память человеческая, а в ней жома Матвея не один десяток человек поминал добрым словом.
На работу как на праздник? Бросьте, такого не бывает!
Бывает. Ида не шла – почти танцевала по улице. Легкая, светлая, даже себе она казалась наполненной каким-то удивительным