Ухо у меня болело долго. Папа вдобавок всыпал нам с Рэном ремня, так что болели у нас не только уши. И все же это было одним из самых счастливых моих воспоминаний, потому что я никогда не видела места красивее. Только насмерть перепуганное лицо мамы немного умерило тогда мой восторг.
– Чему ты улыбаешься? – тихонько толкнула меня Элизабет, вырывая из воспоминаний.
– Я подумала, что если Никки нет, значит, и шоколадный торт с ним можно не делить! – состроила я радостную физиономию.
– Точно! – подхватила мой тон Диана. – Сам виноват!
Госпожа Диана приказала накрыть нам в столовой. Мы пили чай и смеялись, болтали о пустяках, все трое делали вид, что безоговорочно счастливы, и все трое врали друг другу.
Вскоре к чаепитию незаметно присоединился Никки. Диана ни о чем не спрашивала сына, он ничего не говорил. Сел на свободный стул на другом конце огромного стола и смотрел перед собой. Длинные волосы закрывали его лицо, плечи были опущены.
«О чем же ты думаешь?» – посмотрела я на него.
Никки вскинул голову и поймал мой взгляд.
– Шоколадный? – громко спросил меня мальчик и кивком головы показал на огромный нетронутый кусок торта на моей тарелке.
Диана запнулась на полуслове и испуганно уставилась на сына. Элизабет застыла, забыв сделать глоток.
Его голос ломался и скрежетал, задевая нервы. У меня задрожали руки. Перед глазами встало видение с младшим Холдом в лесу, а в животе заныло, неприятно напомнив о физической подоплеке вчерашнего обморока.
– Ты говоришь, – спокойно заметила я, стараясь ничем не выдать своих чувств.
– Иногда, – без тени эмоций подтвердил Никки, слово в слово повторяя диалог, которого не было.
– Шоколадный. – Я подвинула тарелку в его сторону.
Никки поднялся с места и направился в мою сторону. Я напряженно следила за каждым его шагом. Кажется, никогда он сам не подходил ко мне так близко, и этот внезапный порыв почему-то испугал меня.
«Господи, это ведь просто Никки, – напомнила я себе. – Немного странный, тихий, незаметный и неласковый котенок. Нашла кого бояться!»
– Садись. – Я указала на ближайший ко мне стул, тепло улыбнувшись подростку. – А я налью тебе чая.
Поднялась, чтобы взять с каменного острова еще одну фарфоровую чашку, поморщилась от нарастающей боли. Но Николас-младший остановил меня, неожиданно взяв за руку.
– До весны, – сказал мальчик и второй рукой коснулся моего живота.
От неожиданности я не могла сказать и слова. Там, где его ладонь соприкасалась с тканью юбки, я почувствовала мягкое пульсирующее тепло. Боль отступила, не успев как следует обосноваться в моем теле. А я изумленно смотрела на склонившуюся передо мной темную макушку Холда-младшего, забывая дышать.
Этот странный