Посветлевшей тайгой вышли к перевалу на реку Таз. На карте мелкими черными точечками, сквозь кедрач, был нанесен зимник. Нашли его и на местности – пробитая в салатово-белом ягельнике темная тропа с заплывшими смолой старыми затесями по краям, с упавшими через нее стволами деревьев, перевернутыми косолапыми в поисках живности. Зимник упирался в давно несуществующую деревушку Матылька, на речушке Ма-тыль-кы, которая должна была вывести нас к Тазу и дальше на Пур. Три перехода. Показались заросшие кипреем старые завалинки, проросшие внутри уже приличными деревьями. Угадывались заброшенные, провалившиеся погреба, чистые участки. За некоторыми завалинками белели давно остывшие развалины каменок, сквозь них торчали голые, озябшие осинки.
Деревня стояла на высоком правом берегу. Место было выбрано очень удачно, на крутом изгибе, река просматривалась в обе стороны, на левом берегу разнопятная тайга развернулась до далекого горизонта, растворялась в небе. Под деревней, играя бурунами, шумел перекат.
Еще раз спасибо Василию (он побывал и здесь), по его описанию быстро нашли единственное полу сохранившееся строение, бывший заготпункт. В деревьях стояла маленькая (2,5 х 4,0) м, бревенчатая сараюшка. Завалинка еще прочная. По виду года три назад подсыпали, забили упоры, сверху положили пласты еловой коры, прижали камнями. В углах просело, обнажив гнилые, ржаво-трухлявые замки. Две сушины крест-накрест придавили и без того низкую избушку, провалили латанную корой, тесовую плесневелую, покрытую наростами мха, крышу. Дверь добротная, из лиственничных плах, собранных на клинья. Приперта леси́нкой. Отняли подпорку и, помня предупреждение Василия – вдруг самострел (всякое бывает), осторожно открыли дверь. Сквозь свисающий мусор, обрамляющий дыру в крыше, пробивался дневной свет. В луче света висела удушливая пыль. Глаза пригляделись, стали различать нутро. Двухъярусные нары, крепкие, покрытые старой, сухой слежавшейся травой. У маленького, детского оконца, застланного внахлёст кусками пожелтевшего стекла, сквозь которое еле проглядывался свет, прилип к стене, собранный из коротких слежек, стол. На столе две эмалированные, видавшие виды, облупленные кружки, пара объеденных алюминиевых ложек. Сбитая из того же материала, что и стол, скамейка. В дальнем (подходит ли это определение?) углу очаг – груда каменных голышей, закопченных, потрескавшихся. Несколько старинных, лопнувших чугунных колосников. Над очагом черный, завяленный дымоход, отворенный в небо. Небольшая осиновая чурка, посеченная топором. На земляном полу давно осыпавшийся еловый лапник, несколько ржавых банок из-под тушенки. Поднял, повертел в руках – из каких-то армейских запасов. На стенах кое-где пришпиленные