За поворотом тропы показался слабый огонёк, костер горел в небольшой пещерке, спрятанной от посторонних глаз, полукругом сидели несколько человек, лица их были сумрачны и хмуры. Скупо перекидывались фразами, потрясённые пережитым недавно испытанием, держали в руках кружки, отхлебывая горячий чай. В отблесках пламени огня мерцнул гранатомёт, расположенный на открытой местности. Садыков рукой указал грузину на костёр, ткнул пальцем себя в грудь, показывая на гранатомёт, Кацо закивал головой. Около гранатомёта суетились двое весёлых душманов, третий угрюмо наблюдал за ними. Эти двое, вероятно, не участвовали в рукопашной схватке, совсем молодые парни радовались жизни, надеясь, что беда обошла их стороной. Угрюмый поторапливал их, он был зол на весь мир и торопился отомстить русским, которые захватили караван, защищаются, а не спасаются бегством, как сделал недавно он. Угрюмый первым заметил выступившего из темноты Садыкова, растерянно заморгал глазами, поперхнулся, произнеся протяжное «а-а-а». Двое весельчаков удивлённо взглянули на него, один украдкой повертел пальцем у виска и, сдерживая смех, подал очередную гранату товарищу.
Садыков выпрямился во весь рост, чалма на его голове размоталась, и конец её свесился на землю. Он скинул халат, стряхнул с головы чалму и в своем «хэбэ» почувствовал себя уверенней, не торопясь, размахнулся и одну за другой швырнул две гранаты, спрятавшись за выступ скалы. Первая ударила в грудь оцепеневшего в ужасе угрюмого, отскочила к ногам и взорвалась, отбросив его тело на ствол гранатомёта, вторая граната упала между весельчаками, изрешетив их осколками. Сержант выскочил из укрытия, оттолкнул труп угрюмого, сунул третью гранату в ствол гранатомета и отскочив прыжком, рухнул на землю, – раздался глухой взрыв.
Грузин Самошвили не стал долго раздумывать, все его гранаты одна за другой полетели в середину костра, разметав людей в разные стороны. Для верности он пустил веером по кругу длинную очередь из автомата, приподнялся с земли и приблизился к убитым, машинально ковырнул носком сапога тлеющие головёшки костра, обошёл место бойни, посмотрел первому в лицо и отшатнулся. На лице врага застыла улыбка, а его открытые глаза смотрели прямо на грузина. Кацо показалось, что «дух» жив. Он взял в руку ещё теплую ладонь врага, пощупал пульс, убедился, что он мёртв. Ладонью прикрыл веки его глаз, молча шагнул следом за сержантом, нечаянно толкнув в спину.
– Ты