Выход за предел. Анатолий Полотно

рассказывал, как он без гроша в кармане опаздывал на самолет, Аполлон Бенедиктович лихорадочно соображал: что ему делать. Его уже отчистили во всех инстанциях, начиная с Министерства культуры, КГБ, ЦК КПСС и заканчивая Политбюро. Сам Юрий Владимирович Андропов, генеральный секретарь ЦК КПСС, сменивший недавно почившего в бозе любимого Леонида Ильича, отчитал его прилюдно. Его, народного артиста, Героя Соцтруда, орденоносца Аполлона Бенедиктовича Пупова, отчитал нецензурными словами и добавил: «Все вы – Бенедиктовичи из театров – только и ждете подходящего момента, чтоб насрать у Кремлевской стены на свежую могилу нашего пламенного борца за социалистические идеалы Леонида Ильича Брежнего и свалить на хрен за бугор. Но не выйдет! Хватит! Этот ваш Отпетов будет последним, пока я жив».

      Но Юрий Владимирович ошибся. Последним будет этот разгром в Политбюро, которое он проводил 1 сентября 1983 года.

      Аполлон Бенедиктович, конечно, этого не знал, и начал речь с твердой убежденностью, глядя разгневанно на Сафрона: «Как вы смеете? Вы, член КПСС, заслуженный артист Советского Союза, солист Большого театра, выпускник Московской государственной консерватории имени Петра Ильича Чайковского! Как вы смеете мне здесь рассказывать всякие небылицы? Вы изменник Родины, низкий предатель, отщепенец…»

      И Аполлон Бенедиктович запнулся в эпитетах, но быстро нашелся: «Да как вы посмели? Вы, кому партия, родина, народ доверили и дали столько всего: образование, звание, двухкомнатную квартиру в Москве, служебную дачу, импортный автомобиль – дали вам все! А вы ответили нам такой вопиющей неблагодарностью! Вон из моего кабинета! – И уже спокойно добавил: – Придете завтра на экстренное партийное собрание нашей организации в 14:00. Будем рассматривать ваше персональное дело».

      Сафрон вышел из кабинета в хорошем настроении, а назавтра его пропесочили, как следует, на собрании и решили оставить в труппе. Но с одним условием – он больше не выездной. Сафрон поблагодарил всех и вышел с собрания уже расстроенным. Поднялся в приемную директора, написал заявление об уходе по собственному желанию и, оставив его Изольде Вольдемаровне, ушел из театра. Неделю сидел дома, не выходя, дописывал кандидатскую, сортировал отобранный материал на докторскую, ел, спал и думал: а что дальше? За это время к нему наведывалась делегация от комсомольской организации театра, потом от профсоюзной и, наконец, от родимой партийной. Все как по нотам пели одну песню: «Сафрон, бросьте валять дурака, выходите на работу, все образуется и встанет на свое место». И он про себя думал точно так же, но что-то не пускало его назад. И поэтому он всем ответил: «Извините». Последним пришел Папа Карло из консы, его любимый педагог – Карлос Диего де Сегадо-и-Марини. Они выпили с ним бутылку коньяка, поболтали ни о чем, тот засобирался уходить и уже на пороге произнес: «В Сибирь съездить, что ли? Испанский поправить свой – забывать начал. Я ведь тоже невыездной в каком-то смысле, мой милый мачо Сафон». И вышел.

      Потом его турнули из депутатов, отобрали дачу, звания, а вот квартиру почему-то