Усевшись в одно из кресел, предназначенных для пожилых прихожан, я принялся наблюдать за работой маляра. Мне вспомнилось, с каким пылом я в молодые годы выступал против мертвящей обрядности и чрезмерной пышности католической церкви. Но я помнил также, как в детстве, проведенном в деревне, в серые и унылые зимние месяцы я по воскресеньям входил в церковь и сердце мое замирало от радости при виде окружавшей меня красоты. Яркие, красочные настенные росписи, запах ладана, благозвучное пение – настоящее пиршество для всех органов чувств. Даже непонятные латинские тексты внушали мне благоговейный трепет. Что ж, став взрослым, я сам утверждал, что вся эта мишура лишь отдаляет от истинной веры. Я получил, что хотел, и ныне церковь кажется мне холодной, безрадостной и унылой.
Маляр закончил свою работу и принялся мыть кисти в ведре с водой. Увидев меня, он подпрыгнул от неожиданности, сдернул с головы шапку и низко поклонился. Как видно, моя черная мантия внушила ему уважение.
– Простите, сэр, я вас не заметил, – пробормотал он, приближаясь.
На вид ему было лет пятьдесят, лицо изборождено морщинами и запачкано краской.
– Вы работаете допоздна, приятель, – заметил я с улыбкой.
– Да, – кивнул он. – И завтра придется начинать ни свет ни заря. Наш новый викарий хочет, чтобы к воскресенью все было готово. В воскресенье он первый раз будет служить по новой книге.
– Вы проделали большую работу.
– Надо признать, мне за нее неплохо платят, хотя… – Маляр осекся и устремил на меня взгляд светло-голубых глаз. Первое смущение прошло, и теперь он не испытывал ни малейшей неловкости, разговаривая с джентльменом. – В некотором смысле мне платят моими собственными деньгами. Точнее, деньгами моих предков.
– Это как же?
– Видите ли, за эту работу платят из церковного фонда. Ну то есть из тех денег, которые мы получили, продав старинное серебро – после того, как нам строго-настрого приказали убрать его из церкви прочь. Был здесь один серебряный подсвечник, резной, ужас до чего красивый. Когда-то его подарил церкви мой прадед, с тем условием, чтобы в подсвечнике вечно горела свеча за упокой его души. – Работник окинул взглядом пустые ниши, а потом, словно спохватившись, понурил голову и пробормотал: – Я знаю, мы должны выполнять приказы короля Эдуарда столь же неукоснительно, как и приказы покойного короля Генриха. Простите, если мои слова показались вам дерзкими.
– Перемены зачастую даются нам нелегко, – вполголоса произнес я.
– У вас какое-то дело к нашему викарию, сэр?
Мой собеседник явно был обеспокоен тем, что пустился в излишнюю откровенность.
– Нет, я всего лишь