Так близко и страшно
пылают светила!
Лежу на стогу у небес на виду.
Любуюсь-гляжу на большую звезду,
Которою трону рукой,
если встану.
Под утро
к загону на ощупь бреду.
В загоне мычит потревоженно стадо.
Костер у избушки остыл и потух.
Косится ворчливо Арсеня-пастух:
«Ну как не ругаться,
скажи ты на милость,
Пойди, соследи-ка ты этих пеструх —
Телушка-шалава взяла – отелилась!
Но будет, по видам,
коровка добра…»
Туманом стекая по стенкам ведра,
Густое молозиво чиркает тонко.
Я грею теленка, обняв, у костра
И звездочку глажу на лбу у теленка.
Курчавым сияньем исходит она —
Не в недрах Вселенной,
а здесь рождена —
Мне звездочка эта дороже небесной.
Она и потом,
в суете городской,
Приснится с улыбкой,
а может, с тоской,
До боли напомнив родимую местность.
Забытое кладбище
Печальные кущи забвенья.
Упавшие навзничь кресты.
Невольное духа томленье
Здесь горестно чувствуешь ты.
Ты здесь понимаешь впервые —
Но как это, как понимать? —
Что мертвыми стали живые
И некому их поминать.
Весь век на пределе пластались,
Судьбу земледельцев несли.
И вот – деревень не осталось,
И лесом поля заросли.
С округи родимой раздольной,
Где весело песни вились,
Как будто на праздник престольный,
Всем миром сюда собрались.
И я, им ничуть не мешая,
На празднике мертвом притих —
Их в сердце своем воскрешая
И грустно любя, как живых.
А души кладбищенской рощи
Под шум поднебесных ветвей
И реют, и радостно ропщут,
С душой обнимаясь моей.
На берегу пустом…
Виталию Богомолову
Болит моя душа в постылом
отдаленьи
От материнских мест —
Уж столько лет подряд!
И вот хожу-брожу
В забытых снах деревни,
Шатаюсь по лугам куда
глаза глядят.
Стою, смотрю до слез
На синь озерных плесов,
И упаду в траву,
И памятью души
Услышу перезвон веселых сенокосов —
Вот здесь, на берегу,
Стояли шалаши!
Вот здесь, на берегу,
Я костерок затеплю,
Глаза свои смежу,
И в отблесках зари
Увижу, как идут,
Идут косою цепью,
По грудь в траве идут
враскачку косари.
А ведренный денек
Встает, дымясь в росинках.
И далеко видать —
Цветасты и легки,
пестреют на лугу
платочки