«Чужую женщину хочу», – иносказательно пел Тишуб.
«Чужая женщина – ловушка для мужчины, – понимающе кивал вождь. – Чужая женщина – она как глубокий ров. Она – как нож, бьющий в сердце. Как Старая падь, которую не каждый пройдет».
Старой падью звали угрюмое ущелье, прорезанное в скалах рекой.
Известняковые склоны там были такие крутые, что зимой тяжелый снег почти не держался. Большим преступлением считалось говорить в Старой пади даже шепотом. Может, поэтому, рассердившись, вождь однажды ударил Тишуба тяжелой костью по голове. Если бы по лицу – это еще ничего. Но ударил по голове.
Тишуб хворал целое лето. А, отхворав, стал жалкий, согбенный.
Все равно, пугливо пригибаясь, ходил за дочерью вождя, отслеживал все ее передвижения.
«…молился всерьез
(впрочем, как вы и я)
тряпкам, костям и пучку волос –
все это пустою бабой звалось,
но дурак ее звал Королевой Роз
(впрочем, как вы и я)…»
Пугался, но ходил. Вожделение владело Тишубом.
Притаившись за темным углом, подолгу прислушивался.
Вот протопал старый Ухеа, потащил бивень для зачистки… Вот вскрикнула поганая летучая мышь… Вот ужасно захохотали косматые подружки, нежно прошлепала ножками младшая жена вождя… Если неожиданно выскочить, мечтал Тишуб, можно стать товарищем по жене… Но понимал: лучше не выскакивать…
Терпеливо ждал встречи с дочерью вождя. Очень радовался.
Но дочь вождя ему не радовалась. А однажды ударила его в костяное лицо тяжелой бычьей челюстью. Строгая. У нее были толстые ноги и чувственные красные губы. С нею всегда ходили три косматых подружки. Родив горластого первенца от плечистого охотника Хутту, умевшего в одиночку поднимать камень, запиравший вход в пещеру, дочь вождя заодно выкармливала и некоторых чужих детенышей. У нее было доброе нежное сердце и самое вкусное молоко. Она могла обнимать любого мужчину всю ночь, только Тишуба не хотела.
«…от моей юрты до твоей юрты горностая следы
на снегу…»
Дочери вождя вообще не нравились низкие хриплые голоса. Но она любила драчунов и сама любила подраться. По ее указанию косматые подружки часто колотили Тишуба в темных переходах. Они были веселые. Иногда садились на Тишуба и подолгу ездили на нем, как на олешке. Как уздой схватывали костяное лицо ремнями, отводили в отдаленный грот, хихикая, насиловали. Говорили: «Вот веселые посиделки». От всего этого Тишуб, вдобавок к слабости и синим губам, еще начал хромать. Потом волк откусил ему два пальца на левой руке. Стал стесняться, прятался от косматых подружек.
«…от юрты твоей до юрты моей потянул сероватый
дымок…»
Только на Праздник первого снега вышел из пещеры. Но и сейчас боялся, что в такой день обязательно будут веселые посиделки и косматые