– Позвольте спросить, сударыня, – сказал Казанова, озадаченный предложением английской леди, – почему вам нужно именно это украшение? У меня в Италии восемнадцать знакомых ювелиров, любой из них посчитает за честь изготовить что-либо для вас, не менее прекрасное, чем самые лучшие в мире образцы.
– Сударь, – прервала его герцогиня, – мне нужен именно этот браслет из золотой пластины с восемью камнями по окружности. Так вы согласны?
– По правде говоря, я совсем недавно уехал из Венеции, где… разошелся в толковании некоторых законов с местным правосудием. Возвращаться обратно в тот час, когда меня могут выследить и арестовать… Что ж, сударыня, я готов рискнуть! Но знайте же и мое условие. Мы непременно продолжим наше знакомство, как только выполним условия сделки. Вы согласны, миледи?
– Позвольте мне ответить уклончиво: я подумаю, – ответила герцогиня.
– Иногда подобная фраза бывает дороже любого опрометчивого согласия. Благодарю вас, миледи, – мягко сказал Казанова. – Завтра же я отправлюсь в Венецию.
Над портретами детей Ланских Сергей работал всего две недели. Старшего из мальчиков – Сашу – Шумилов изобразил контрапостом. Юноша сидел боком, повернувшись к зрителю лицом и положив локоть на спинку стула. В его позе была какая-то стремительность, казавшаяся на первый взгляд колючей. Чуть мрачноватые облака в бледно голубом небе, видные на заднем плане, являлись намеком на появление в душе мальчика первых страстей. Однако нежно-розовый подмалевок, выполненный Сергеем предварительно, делал портрет мягким, душевным. И стоило посмотреть на лицо Саши чуть дольше, как оно становилось открытым, в глазах появлялся живой блеск пытливости и самостоятельных размышлений.
Портрет среднего брата – Дмитрия – Сергей выполнил с небольшим поворотом и наклоном головы модели, так что сразу бросалось в глаза, будто во взгляде мальчика присутствует некое разочарование. Будто только недавно к нему пришло понимание того, что кончилось детство, что сказки, которые он так любил и в которые так верил – оказались обманом. И, вместе с тем, на лице Димы как будто отпечатался вопрос: а что там впереди – после детства? Над этим эффектом Сергей бился больше всего. Что-то не складывалось, что-то ускользало от него. Но вдруг он вспомнил, как Дмитрий обозвал его кривоносиком, рассмеялся и на этой волне поймал то, что так долго не давалось ему в руки.
Проще всего было Сергею написать портрет Николеньки. Мальчик был изображен в полный рост, причем, взгляд его был направлен в сторону. Но когда зритель рассматривал на ребенке строгий темно-синий кителечек с золотыми пуговицами, галстучек, ботфортики со шпорами, и, вместе с тем, трогательно-наивный детский взгляд, устремленный в неизвестность, становилось понятно, что у мальчика за спиной, в тени комнаты,