– Мсье Сапожников, я восхищен тем, как вы процитировали такой большой кусок из «Отверженных»!
– Благодарю. Но поверьте, это не так трудно, – ответил Алексей.
– Ну, хорошо, – сказал мсье Перрен, размышляя, – а разве Александра Македонского нельзя поставить рядом с Наполеоном – хотя бы по количеству походов и завоеваний?
– Отнюдь, – ответил Алексей. – Вспомним, что мир времен Македонского был еще полуварварским. И все походы Александра носили, в основном, исследовательский характер. Он, как никто до него, стремился познать мир, который его окружал.
– Вы хотите сказать, что если бы не внезапная смерть полководца, – он бы наверняка пошел на север Европы и даже, может быть, в Россию?
– России тогда не было, – заметил Алексей.
– Я имел в виду территорию, а не государство. Кто там жил тогда: скифы, русичи, сарматы, киммерийцы?
– Я понял вашу мысль, – сказал Алексей. – Хочу добавить: каждый следующий век развития цивилизации убавляет полководцу славы и, напротив, прибавляет той самой одиозности. Ибо уже не дух исследователя движет им, а ненасытная алчность и жажда славы и всесилия. Для того чтобы обогатить свои знания и опыт, Наполеону можно было просто объехать в карете всю Европу, Северную Африку и Россию. Но не пытаться завоевать их, покорить, поставить на колени.
– Следует ли понимать, что нынешнее правительство Английской империи пошло еще дальше Наполеона – и по характеру амбиций и по их масштабности?
– Да, – ответил Алексей. – Я опасаюсь, как бы в двадцатом веке не разразилась самая кровавая война за всю историю человечества.
– Она назревает, – сокрушенно сказал мсье Перрен. – Увы, мы стоим на ее пороге.
– Вот я и приехал в Париж, чтобы постараться через мировую общественность повлиять на ход событий.
– В таком случае, можете полностью рассчитывать на мою помощь и поддержку, – сказал мсье Перрен и широко улыбнулся Алексею.
На Всемирном съезде писателей Алексей увидел Горького. Живьем! Из кадров кинохроники, виденных когда-то по телевизору, Алексей знал, что Горький был крупным, костистым мужиком, с большой головой и большими, крестьянскими руками. И теперь, издалека наблюдая, как великий русский писатель беседует с коллегами из Германии и Франции, он заметил еще одну особенность фигуры Горького. Писатель заметно прихрамывал на левую ногу. На ту пору, вспоминал Алексей, Горькому было примерно, лет шестьдесят пять или шесть, болезни и возраст вполне могли отнимать у него часть жизненных сил. Иногда, стремясь скрыть недуг, он пересиливал себя, пытался ставить стопу твердо – при этом на морщинистом лице Алексея Максимовича отражалось страдание. Но тут же, забывая о боли, он рефлекторно переносил собственный немалый вес на здоровую ногу, и продолжал оживленную беседу с коллегами. Потом делал несколько шагов, и снова гримаса боли пробегала по его мужественному