– А вы, правда, весь роман наизусть знаете?
– Знаю.
– А как это можно – такую большую книгу выучить? Там страниц пятьсот, наверное?
– Больше тысячи.
– Ни фига себе!
– Гм, понимаешь, – с теплотой ответил Алексей, в душе благодаря Игоря за то, что тот сменил тему разговора, – Гюго всегда был моим любимым писателем. Еще с детства, вернее, с юности, когда я взахлеб перечитал все его романы. И «Отверженные» среди них – самый любимый. Я даже не знаю, как получилось, что мне удалось запомнить его наизусть.
– Это, конечно, супер! Какая же там уймища текста! – воскликнул Игорь.
– Текст, мой друг, это слова современных эстрадных песен, в которых, к сожалению, уже давно нет поэзии, – сказал Алексей. – А Гюго – это великая классическая проза, это полотно, сотканное из грандиозных мыслей и не менее грандиозных чувств.
Наступила пауза. Рукавишников обдумывал слова Алексея Николаевича, к которому привязался с первых дней знакомства, и теперь считал чуть ли не своим духовным учителем. Он был на десять лет младше Сапожникова, и понимал, что между ними лежит не только пропасть этих лет, но и пропасть знаний, которые в свое время ускользнули от него, Игоря, и которые теперь, общаясь с этим человеком, можно было хоть частично восполнить.
– Давай спать, – вдруг сказал Сапожников, прерывая раздумья Игоря. – Завтра новую делянку начинать будем, так что отдохнуть нужно. Ты видел в субботу, когда мы подходили, какие там сосны?
– Да, – согласился Рукавишников, – надо выспаться. А вы не бойтесь, Зебра ночью не сунется.
– А я и не боюсь. Уже действительно ничего не боюсь… – тихо ответил Алексей, поворачиваясь на другой бок.
– Эй, Сапог! Уснул, что ли? Давай, сучья оттаскивай! – Голос Зебры вместе с крендельками пара вылетел из его рта. – Я что, ждать тебя буду?
– Хавало закрой! – рявкнул на Зебру Игорь. – Не видишь, человеку мысль в голову пришла!
– Пусть ее себе в жопу засунет, эту мысль, – огрызнулся Зебра. – Развели тут клуб знатоков. Работают здесь, а не дрочат!
– Погоди! Тебе что, больше всех надо? – Неторопливо ступая, Рукавишников подошел ближе. Сухой снег жалобно скрипел под его тяжелыми валенками. – С каких это пор ты начал очко рвать?
– Да меня достает просто, как этот твой Профессор нашпигованный шлангом прикидывается, – спокойнее ответил Зебра, хорошо понимая, что ссориться с Игорем ему ни к чему. – Ну, покурим, что ли? И вправду, работа не волк, стояла и стоять будет.
– То-то же, – сказал Рукавишников. – Кури. Я сам уберу, без него. Пусть человек пишет. А ты, вместо того, чтобы наезжать, гордиться должен, что знаком с ним. Потом детям своим рассказывать будешь. Если сделаешь их когда-нибудь.
– А что? Сделаю, – примирительно ответил Зебра. – Вот откинусь, завяжу с прежней жизнью и семью заведу. Не веришь? Да