Природа и власть. Всемирная история окружающей среды. Йоахим Радкау

наряду с хозяйством, где широко используются экстенсивные и коллективные методы, широко распространены также мелкие крестьяне, занимающиеся интенсивным земледелием (smallholders). Он справедливо подчеркивает, что было бы совершенно неправильным видеть в таких крестьянах некое побочное явление – признак отсталости сельского хозяйства: скорее речь идет о форме хозяйства, способной к высокой степени совершенства (как экономически, так и экологически), а также способной выдержать прирост численности населения. Слабое место формально самостоятельных мелких крестьян – их политическая и экономическая уязвимость. Если (как часто происходило в последние эпохи) их оттесняли на бедные земли и эродированные склоны, где поддержание экологического баланса требовало запаса сил и вложения средств, то их деятельность приводила к разрушению почв (см. примеч. 5).

      Но не стоит отождествлять натуральное хозяйство с индивидуалистической косностью и связывать его исключительно с крестьянами-единоличниками и фермерами-одиночками: принцип удовлетворения собственных потребностей действовал далеко за пределами домашнего хозяйства и еще в Новое время долго оставался естественным принципом экономики деревенских общин, феодальных поместий, городов и государств. Принцип этот означал, что снабжение собственного населения основными продуктами питания и древесиной имеет приоритет перед экспортом. Хотя идеалом старого крестьянства была автаркия отдельного двора, способного обойтись без закупок извне, действительность часто выглядела иначе. В исторической реальности натуральное хозяйство, как правило, вовсе не было замкнутым на себя, изолированным от всех высоких культур «уходом от мира», а содержало элементы местного и регионального разделения труда. Уже «увод» зерна и леса за «границу» (часто не столь отдаленную), если в собственной стране они были дефицитом, во многих немецких регионах еще в XVIII веке считался безнравственным, даже если де факто это порой и случалось. Та же «моральная экономика», как писал Э.П. Томпсон[51], была свойственна в то время английской бедноте. Связана она была с нединамическим пониманием человеческих потребностей. То, что в старые времена человек довольствовался тем, что имел, – вовсе не легенда. Это просматривается в раздраженных реакциях протагонистов индустриального роста, будь они капиталистического или социалистического толка, например, в замечании Лассаля о «проклятой непритязательности» немецких рабочих (см. примеч. 6). Самообеспечение было приоритетом даже в лесной политике крупных промышленных городов, и в раннее Новое время с его дефицитом дерева этот принцип смог восстановиться и укрепиться. Фрайбург[52] с его богатыми лесами в Средние века мог позволить себе отдавать их в распоряжение серебродобытчиков, но после истощения месторождений и там победил принцип самообеспечения. Город Безансон в течение всего XVIII века настойчиво боролся против появления во Франш-Конте[53] новых металлургических