– Ничего я не бегаю!
Лия почувствовала, что краснеет. Вот почему он открывал дверь, когда она вернулась. Он подглядывал за ней. И видел ее осторожную поступь. И осмотрительную аккуратность, с которой она открывала дверь, не мог не заметить. И то, как она запиралась, стараясь не производить лишнего шума, тоже заметил. Вот еще надзиратель выискался! Надо будет попросить Мишаню подыскать ей другое жилье. Пусть попроще, пусть подешевле, но другое. То от Кариковых ей покоя не было, теперь еще и Гольцов доставать станет. Нет, пора съезжать.
– Вы помните, что Шота Руставели сказал о людях равнодушных? – снова прицепился к ней Дмитрий Игоревич. – О том, что с их молчаливого согласия и все такое.
– Про все такое там не было, – огрызнулась она в сердцах.
Это ее-то упрекать в равнодушии, а! Сам ни разу из-за двери носа не высунул, когда Кариковы полосовались, а ее смеет упрекать! И вообще...
– А почему это я должна выслушивать от вас все это? Я вас вообще знать не знаю и вижу, по пальцам можно пересчитать сколько раз. А вы вваливаетесь в мою квартиру, говорите мне гадости. – Лия потянулась к дверной ручке с вполне очевидными намерениями.
– Я не говорил вам гадости. – Гольцов поймал ее за запястье и слегка сдавил. – Просто хотел предостеречь от беды, которая может случиться.
– С кем? – Лия с силой дернула руку, высвобождаясь, и снова потянулась к дверной ручке. – Мне кажется, вам пора. Ваш визит... Все это очень странно...
Гольцов чуть отступил в сторону, давая ей возможность открыть дверь. И смотрел при этом на нее с противным осуждением.
– Странно, что мы с вами ведем себя как сторонние наблюдатели, Лия Андреевна. На наших глазах разыгрывается настоящая трагедия, а мы с вами просто наблюдаем. Вот в чем странность, не находите? – это все Гольцов выговорил, уже стоя одной ногой на лестничной клетке, второй все еще продолжая придерживать дверь. – А потом начинаем удивляться: почему же и как же... Ах, проглядели... Ах, вовремя не вмешались, а ведь могли бы... Как знаете, я предложил. Всего вам доброго.
Лия захлопнула дверь, стоило его клетчатой тапке убраться. С чувством захлопнула, не остерегаясь. Надин и то наверняка услышала, как она шарахнула своей дверью о притолоку. Завтра непременно спросит, с чего это она так разбушевалась.
Пускай! Пускай послушают! Все пускай послушают! Ишь ты, пришел... Мир ее спасать призывает, мерзавец! А где он был, когда она вместе с милицией голодных пацанов по подвалам отыскивала. И как слезами потом давилась, когда они буханку хлеба рвали друг у друга из рук, как в семнадцатом году, честное слово. Он-то наверняка думает, что всех беспризорников еще Макаренко переловил. И уж вряд ли в его благородные мозги закрадывается мысль о том, что старший брат может насиловать двух своих малолетних сестренок. Что вы! Разве такое бывает?! Это неблагородно так думать! Благородно призывать в соратники женщину, собираясь на баррикады. И уличать ее в равнодушии и малодушии благородно. Уличил и ушел со спокойной душой