Резон в ее словах имелся, и немалый. Это даже такой равнодушный к чужим проблемам человек, как он, понимал.
Липы являлись великолепным украшением их двора, да и с точки зрения экологии. К тому же вид из окна ему нравился. Два длинных ряда высоких деревьев с весны по глубокую осень прочно укрывали от его хрупкого художественного взгляда всю грубую чудовищность ангарных построек, принадлежащих то ли какому-то дорстрою, то ли какому-то институту, то ли еще неизвестно кому.
Даже когда этот микрорайон застраивался, липы удалось уберечь. Их обнесли прочным забором и охраняли едва ли не отдельно.
А теперь что же? Помешали кому-то? Или… Или просто кто-то кому-то щедро заплатил за то, чтобы построить здесь гаражи?
Гаражей Садиков под окнами не хотел. С утра до ночи начнут с лязганьем хлопать металлические ворота, въезжать и выезжать машины, по ночам будут лаять собаки сторожей. Так это еще полбеды, а сама беда заключалась в строительстве, которое может затянуться на годы. А это, как девица справедливо заметила: грязь, мусор всякий строительный, дискомфорт, одним словом.
Нужное, наверное, дело все эти общественники затеяли с подписями возмущения, согласен он, согласен. Но…
Ну, не мог он впустить в свой дом такую неудачницу!
Не мог, хоть убейте его, своими руками сломать то, что десять лет добросовестно строил.
Не мог он позволить переступить ей порог своего дома, это было своего рода табу! Ему и Галка потом этого не простит, он же тем самым наплюет и на ее удачу тоже. Пускай кто-то сочтет их помешанными, кто-то просто чудаками и посмеется даже, но это их личное. Они в это верили, и это их никогда не подводило. А тут эта дрянь в красной вязаной шапочке с горящими глазами и напористостью быка.
– Убирайся, ничего я подписывать не стану! – заорал Садиков ей прямо в ухо, дрянь просунула уже и голову по самые плечи. – Убирайся!
– Черта с два!!! – громко пыхтела девица, продолжая рваться в его дом. – Черта с два я уйду! Мне еще три десятка подписей нужно собрать, ваша в их числе! Иначе… Иначе у меня ничего не получится!!!
Голые ступни у Садикова скользили по гладким мраморным плитам, ладони запотели и тоже принялись ерзать по безупречной поверхности хромированной двери, не в силах ее больше удерживать. Еще немного… Еще чуть-чуть, и он точно уступит… И тогда, все! Всю его удачу сожрет это кареглазое чудовище, ворвавшись в его дом. И он снова станет Симкой-фотографом, потеющим от отвращения