Микула шел и улыбался в темноте своей шутке. Она казалась ему очень удачной. Если частицы в чугуне – это мужики и бабы, которые водят беспорядочные хороводы, тогда и собаки могут вести светские беседы, а мы думаем, что они попусту брешут. Микула снова представил себе, как разговаривают собаки. Воображение дорисовало им треуголки, в лапы выдало трости. Микула рассмеялся. Впервые за всё время, проведённое на этой земле.
Собаки брехали всё ближе. Микула шёл, усмехаясь в короткую закопчённую бороду. И вот дом. Шагнул к двери, протягивая руку. И почти наступил на что-то мягкое, что ещё стало и из-под ноги выдираться. Микула присел – чёрный ком. Снял рукавицу, пощупал трёхпалой рукой – шкура, под шкурой мускулы, руке стало теплее. Тогда он взял двумя руками и поднял повыше – к свету звёзд. Котёнок. Молчит, уши прижаты, глаза смотрят в упор на бородатое лицо. Не вырывается, но и не виснет расслабленным ленивцем.
Микула переложил зверька на одну руку, другой отворил дверь, вошёл, притворил, отворил другую, вошёл и закрыл. В полной темноте поставил котёнка на пол. Зажёг очаг, посмотрел на гостя – чёрный, ни пятнышка. Только глаза зелёные горят плоско в огне очага.
Микула разулся, сел за стол, достал хлеб и луковицу. Отломил хлеба и положил на пол под собой. Остальное начал есть. Иногда поглядывая туда, куда положил хлеб. На третий раз котёнок оказался там – преодолел это расстояние абсолютно бесшумно. Он ел хлеб. А когда доел, переместился ближе к уже догорающему очагу.
Когда Микула проснулся, котёнок спал у него в ногах.
Посмотри, что на моих ногах,
Посмотри, в каких я сапогах!
«Король и Шут»
Подаренные Григорием Семёновичем сапоги только раз померил, походил по избе да снял. Было непривычно. Слишком легко делалось ногам, когда их облегала такая обувка. Далеко не новые, но с переставленной подмёткой и каблуками, без дыр на голенище, да и конь цел. Снял, обвязал бечевой, повесил на гвоздь. Снял потом только раз: принёс домой в глиняной посудине дёготь, густо намазал, повесил обратно. Теперь в избе так же густо пахло. Микуле нравилось. С каких пор стал нравиться дёготь? Наверное, после ветоши, что от гнуса.
А вот Чугуну – не слишком. Особенно сразу.
Котёнок в Микулиной избе освоился быстро. Когда тот вечером следующего дня пришёл с завода, думая, как там моя зверюга, не сбежала ли, то увидел, что зверюга на месте, не сбежала и сбегать, судя по всему, не собирается. А уставилась на парня, когда тот разжёг огонь, и смотрела, как и что тот делает. И к положенному на пол хлебу сразу подошла, и спать в ногах устроилась тоже сразу.
А Чугун – так это, всем понятно, за черноту масти.
Уж