Вскоре после того как она указала надлежащее место молодому скрипачу, зазвонил телефон и трубка попала в руки Натальи Павловны. Говорил профессор консерватории – шеф Аси, который просил, чтобы Ася явилась к нему на урок в виде исключения в один из номеров гостиницы «Европейская». Дело обстояло весьма просто: маэстро был в гостях у приезжего пианиста-гастролера и, сидя за дружеским ужином, внезапно ударил себя по лбу и воскликнул:
– Ах, боже мой, я забыл, что через десять минут у меня урок! – и рассказал собеседнику о своей неофициальной ученице.
– Так пригласите ее сюда, и тогда это оторвет у вас какие-нибудь полчаса, кстати, и я ее послушаю, – отозвался второй маэстро.
Сказано – сделано. Но для Натальи Павловны вся ситуация представилась совсем в иной окраске…
– Что? Девушку в гостиницу? Этому не бывать. Нет. Нет. Если ваш гость желает послушать мою внучку – милости просим к нам. И никаких исключений!
Оба маэстро вдосталь посмеялись за своим ужином: «Она, кажется, заподозрила в нас ловеласов, эта величественная особа!» – повторяли они.
Но завершающее выступление Натальи Павловны было великолепно в самом истинном значении этого слова: она уже сидела за вечерним чаем со своими друзьями-домочадцами, когда навестить ее явился один из прежних знакомых. Разговор зашел о положении эмигрантов.
– Как бы ни было оно тяжело, а все-таки несравненно легче нашего, – позволил себе заметить гость. – Мы с вами, Наталья Павловна, сделали очень большую ошибку – нам следовало уже давно уехать с семьями. В двадцать пятом году в Германию выпускали очень легко, и я уверен, что там наша жизнь шла бы нормально.
Наталья Павловна нахмурилась:
– Я никогда не желала делаться эмигранткой. Нормальной жизнь на чужбине быть не может. Мне, русской женщине, просить убежища у немцев? Мой муж, мой брат и оба мои сына сражались с немцами.
– Помилуйте, Наталья Павловна, вы предпочитаете иметь дело с большевиками? Кажется, они уже достаточно себя показали!
– Я бы отдала все оставшиеся мне годы жизни, лишь бы увидеть конец этого режима, – с достоинством возразила старая дама, – но это наша, домашняя беда. Пока я в России – я дома и лучше кончу мои дни в ссылке, чем буду процветать за рубежом.
Головка Аси слегка вскинулась от радостной гордости за бабушку, а черные навыкате глаза мадам восторженно сверкнули.
«Дядя Сережа уже в ссылке, но думает, конечно, только так!» – подумала Ася. Она чувствовала себя странно растравленной впечатлениями этого дня, когда перед сном потянулась поцеловать маленький эмалевый образок, стоя уже раздетая на коленях в своей кровати. Эмалевый образок этот и плюшевый старый мишка – две только вещи принадлежали лично ей во всем доме. Однако сознание ни разу не фиксировало этот момент. Мир ее мыслей был еще по-детски целостен, но быстрота и верность реакций не оставляли места ограниченности.