И только б с ним я говорила,
Так я писала в разгар Крымской кампании, когда его не было рядом со мной. Андрей с войны не вернулся. Он погиб. Погиб, как это не печально. С того самого момента моя линия жизни резко пошла вниз. Оплакивая его, я писала:
Мы прежде изредка встречались,
Тайком, наедине, в тиши;
Те встречи редко удавались,
Но были дивно хороши…
Бывало, все условья света
Мы чтили свято, глубоко,
И вечное притворство это
Обоим было не легко…
Никто не знал, что мы знакомы,
Что мы – друзья, никто не знал…
Зато, какое счастье дома,
Когда день счастья наставал!
И, когда его не стало, всё изменилось в моей измученной душе.
Дрожа, бледнея, замирая,
Сто раз к окну не подхожу;
Сквозь слёзы, взоры потупляя,
Ни на кого уж не гляжу…
Ни для кого не наряжаюсь,
Цветов условных не ношу,
С утра на вечер не сбираюсь,
На встречу счастья не спешу…
Несчастливая любовь, невозможность простого человеческого счастья, жажда открытости, душевного участия, столь редкого в окружающем меня обществе, породили мотивы разочарования и протеста в моей поэзии. Настало время, и вот я пишу стихотворение «На прощанье…»:
А мы-то – помним, мы-то знаем,
Как чист был союз наш святой!
И мы о былом вспоминаем
Без страха, с спокойной душой.
Меж нами так много созвучий!
Сочувствий нас цепь обвила,
И та же мечта нас в мир лучший,
В мир грёз и чудес унесла.
В поэзии, в музыке оба
Мы ищем отрады живой,
Душой близнецы мы… Ах, что бы
Нам встретиться раньше с тобой?!?
Прощай! Роковая разлука
Настала… О, сердце моё!
Поплатимся долгою мукой
За краткое счастье своё!..
В письме одному из друзей, спустя полгода после гибели Андрея, у меня вдруг вырвались такие слова: «Я хочу бросить писать и сломать свое перо; цель, для которой писалось, мечталось, думалось и жилось, эта цель больше не существует; некому теперь разгадывать мои стихи и мою прозу и подмечать, какое чувство или воспоминание в них отражено! Что свету до моих сочинений и мне до его мнения и вкуса!»
…Да, в своё время я была главной светской дамой всей Москвы. Но стихи заслонили для меня всё – они были моим счастьем и горем…
В них я не боялась сказать того, что могло вызвать гнев царской цензуры. Меня очень тронула судьба декабристов. И пусть под грозным окриком Николая I общество примолкло – моя муза была на стороне тех, кто поменял мундиры с золотыми эполетами на каторжанскую робу, не желая изменить своим убеждениям. Тогда я и написала стихотворение «К страдальцам-изгнанникам», что красноречиво говорило о моём отношении к сибирским узникам:
Хоть вам не удалось исполнить подвиг мести
И рабства иго