Intermezzo I
Штормовое море с ревом билось в борта корабля, раскачивая судно; ветер рвал с мачт и рей присобранные паруса, но корабль упрямо и настойчиво шел вперед – туда, где из туманной дымки, пронизанной взвесью капель, медленно выплывали суровые серые берега, – и этой настойчивостью вопреки обстоятельствам походил на Рим. Рим, безжалостно идущий к цели.
Море бросило горсть соленых брызг в лицо человеку, крепко вцепившемуся в перила борта, омыло блестящие доспехи, но человек – в алом плаще и шлеме с алым же гребнем – даже не поморщился капризам стихии. Он ушел в свои думы и воспоминания, он не видел берегов Британии, неумолимо приближающихся сквозь туман, перед его глазами были яркое солнце Рима и открытые ветрам и зною площадь и холм.
…Другой ветер, теплый и напоенный запахами смолы и цветов, разносил над площадью слова – звенящие и чеканные, как это было присуще латыни.
– Я, Тит Флавий Веспасиан, легат Второго легиона Августа, клянусь служить Сенату и народу Рима…
И шум толпы, и торжествующий рев солдат, и кровь жертвы на алтаре Марса; и открытые двери храма Януса, означающие войну. И ощущение, что что-то сдвинулось в окружающем мире, что клятва и намерение – действительно были услышаны, услышаны кем-то, чей взор был внимательным и беспощадным…
Веспасиан, покоритель Германии, не имел за собой ни связей, ни знатности, чтобы получить это опасное, сияющее назначение; ему нечему было приписать эту внезапную милость Фортуны – и тем желаннее было слышать это звенящее, громыхающее в воздухе четкое «легаааааат!», наполняющее полководца уверенностью, что все, обещанное при его рождении знамением, еще впереди.
Он, Веспасиан, с рождения был под покровительством Марса… во всяком случае, так утверждала семья. Ведь не зря же старый дуб в его дворе, посвященный богу войны, в час рождения младшего Флавия выстрелил ярким зеленым побегом?…
В действительности же – лишь сейчас, когда Клавдий вручил ему Второй легион Августа, легион со знаком Марса на щитах, Веспасиан впервые ощутил свою избранность.
На его плечи наконец лег плащ предназначения; бог войны принял жертву, и легат Второго чувствовал, что впереди расстилается долгий, кровавый и славный путь.
Веспасиан тихо хмыкнул себе под нос, смеясь над собственным неожиданным пафосом, над этой верой в знамение – вопреки собственной практичности и холодному, привыкшему к сдержанности и бережливости разуму.
Как будто в тот день, перед алтарем, у него действительно появилась тень: чуть более решительная, чуть более безжалостная, готовая идти по трупам во имя высшей, сияющей цели… и эта тень заходилась в жестоком ликовании при мысли о том, что он идет на войну.
В Британию, чьи берега наконец-то были так близко, что можно было разглядеть густую поросль деревьев и кустарников на горизонте. Позади раздавались команды; капитан готовился к высадке на берег, и корабль наполнился перекрикивающими ветер голосами.
Легат наклонился через поручни, сузив светлые глаза, и вгляделся в густую