Дорога дорог. Дмитрий Строгов

все, и я поначалу решил, что это такое странное имя – армянское, или, скажем, грузинское (нос Ваки определенно толкал мысли именно в эту сторону). Но затем выяснилось, что это вовсе не так. Имя у моего нового знакомого оказалось вполне прозаическое – Сергей, а «Вака» – было прозвищем, начиная еще со школы. Сам обладатель прозвища объяснял этот выбор так. Во-первых, фамилия его Викулов, а во-вторых, в перестроечные времена на ТВ появилась какая-то дурацкая передача, где ведущий выступал в компании попугая, которого звали Вака. «Поскольку с интеллектуальными способностями, а заодно с фантазией у моих одноклассников наблюдался напряг, вариантов особо не было», – вполне доходчиво растолковал он.

      Знал Вака чрезвычайно много, оттого с ним поговорить было приятно – хоть по телефону, хоть в пабе за кружкой пива. Только, разумеется, не тогда, когда он бубнил себе под нос что-то нечленораздельное.

      Наконец Вака закончил свой внутренний монолог.

      – Ну, как съездил? – соизволил поинтересоваться он.

      – Нормально. Море-солнце-дайвинг-пляж-верблюды – все по прейскуранту.

      – И рыжеволосая красотка? – хмыкнул Вака. Несмотря на свою погруженность в научные вопросы, противоположным полом он всегда интересовался довольно живо.

      – Есть такое дело. Только не рыжеволосая.

      – А какая?

      – Шатенка.

      – Не. Мне больше рыжие нравятся. Вот и в литературе о них еще со времен средневековья пишут: мол, ведьмы, в каждом глазу по сто чертей сидит… Опять же фольклор: рыжая – бесстыжая…

      Пока Вака предавался нескромным мечтаниям вслух, я вспомнил о бедуинах. Видимо, упоминание о верблюдах потянуло за собой ниточку ассоциаций.

      – Слушай, Вака, тут со мной одна история забавная приключилась. Сейчас расскажу.

      – С шатенкой?

      – Ну, можно сказать, да.

      Вака заметно оживился и приготовился слушать.

      Я стал рассказывать и уложился аккурат до того момента, когда мы подъехали к моему дому.

      – Поднимешься? – поинтересовался я.

      – Уговорил. Заодно и папирус этот пресловутый покажешь.

      Мы поднялись в квартиру. Внутри жилища царила унылая чистота: баба Лена, которую я периодически, где-то пару раз в неделю, приглашал сделать уборку, постаралась, похоже, на славу. Запах, тем не менее, был как в давно не проветриваемом и не жилом помещении. Наверное, навела чистоту сразу после моего отъезда (у бабы Лены был свой собственный ключ). Открыв чемодан, я вынул папирус и отдал Ваке, а сам пошел на кухню – сварить кофе и заодно посмотреть, что у меня имеется из съестного. Кроме упаковки яиц и нескольких обрюзгших помидоров в холодильнике ничего не было. В морозилке я нашел большой кусок копченой грудинки, и очень скоро соорудил яичницу, сдобрив ее томатами и хорошей порцией черного и красного перца.

      – Ау! Обед на столе! – позвал я Ваку. – Только хлеба нет, – прибавил, когда тот зашел в кухню.

      – Хлеб?