Страница была хрупкая как крыло мертвой бабочки. Чуть дрогнет рука, и она сломается, раскрошится. Но нужно перевернуть ее. Обычно он, поддерживая всей пятерней, как голову ребенка, приподнимал ее, затем давал себе короткую передышку, – набрать воздуха, задержать дыхание, – и переворачивал. Начинал жадно сглатывать глазами буквы, пока не прочитывал лист. Фотоаппарат лежал рядом. Он, прицеливался и щелкал разворот. Снова перечитывал последние строчки, с ужасом понимая, что вот уже сейчас нужно будет снова взять страницу за крыло и перевернуть. Изматывающая работа! А книга толстая, и когда еще кончится? Порой казалось, что не много разных книг он прочел, пролистал, снял на фотопленку, а лишь одну, бесконечно длинную, в которой есть любое слово любого языка, любая частичка мира земного и космоса. Тогда он вспоминал книги Еноха – небесных писцов, священную завесу Творца…
На этот раз он не стал переворачивать страницу, а снова и снова перечитывал последние слова. Затем выключил лампу и откинулся на спинку стула. Минутная слепота – светящиеся точки заметались перед ним в броуновском движении. Совсем стемнело, и комната надвинулась на окно, словно хотела вывернуться через него наружу. Предметы стали огромными и медленно падали на него: высокие шкафы из ореха, как панцирем покрытые темными корешками книг, старый стол с бесчисленными ящичками, в которых до сих пор неизвестно что лежит, поскольку от многих потеряны ключи, готический стул, напоминавший ему болезненного кастильского инфанта на парадном портрете в латах. Он в окружении, пойман. Из-за стола не подняться, ребра и спина болят – чертова работа! Он выкарабкался из объятий стула с подлокотниками, не в силах достаточно отодвинуть его назад.
Нужно ехать в город сдавать пленку в печать. Издатель уже давно торопит. Эта несносно большая книга «О священных напитках язычников» просто доконала его. Тяжело работать так быстро, читать постольку, с его способностью держать в голове все, когда-либо прочтенное… «И отделяясь от своего творца, сны бога вплетались в ткань мира… и теперь еще можно встретить их, как кусочки слюды в гранитной породе…» – бормотал он, бродя по дому.
Он медленно переходил из одной комнаты в другую, пока не обошел всю библиотеку. Она занимала в доме двенадцать комнат в башнях, три больших зала – по одному на каждом этаже и остальные маленькие комнатушки кроме спален, ванной и кухни с кладовой. Он входил в рамку дверного проема, и оказывался внутри очередного орехового хранилища, где сам воздух, казалось, был потемневший от времени. Везде в различных вариациях повторялась одна и та же тема: окна, составленные из небольших квадратных стекол в свинцовом переплете, письменный стол словно сказочный замок, стул с высокой спинкой. Главенствовали в каждой комнате книжные шкафы, они владели свободным пространством от пола до потолка, неизменно cтройные и величественные, как фасады готических соборов. Изредка, в узких просветах между шкафами можно было обнаружить висящую на стене картину или резное блюдо. В залах со средневековыми книгами было еще и оружие. В северной башне, в комнате под самой крышей он как обычно задержался. Здесь он сел за стол, и открыл маленькую записную книжку в белом кожаном переплете. Дневник его жены. За несколько часов до смерти она писала об осени за окном, о прочитанном стихотворении, словом, ничего серьезного, но теперь все поневоле казалось значительным… Из-за сумерек он уже не мог читать, но видел эти слова на странице, поскольку они давно осели внутри него.
Пора было ехать, он погладил белую книжку и хотел было взять ее с собой, но передумал. Каждый раз, когда ему приходилось покидать дом, у него появлялось желание забрать это все с собой, словно он не может дышать ничем иным кроме запаха страниц, словно книги, выстроенные на полках, это клетки его организма.
Внизу в прихожей, все еще думая о снах бога, он вспомнил о странной двери под лестницей и отправился туда – проверить. Но вместо двери перед ним была стена. Опять стена… а три дня назад он, выходя