Ему светило повышение по службе, он мог бы занять освобождающийся кабинет начальника и тем самым дослужиться до полковника милиции, а он, к удивлению руководства и своих подчинённых, подал рапорт на увольнение. Его, разумеется, отпускать не хотели, но Андрей Иванович был настойчив и неумолим в своём решении. Уволился со службы в звании подполковника милиции, уволился совсем недавно, в апреле.
Ровно двадцать лет Андрей Иванович занимался криминалистикой. Он находил следы и прочие вещественные доказательства, оставленные на местах преступлений, изымал их, а впоследствии проводил по ним исследования и экспертизы, устанавливая отношение к преступлениям или личности преступников. В главном управлении он считался одним из лучших криминалистов в области. Всё, что ни делалось им, делалось по привычке, как само собою разумеющееся; действия были доведены до автоматизма, хотя делалось всё с интересом, особенно поначалу. Последние годы всё чаще чувствовал он физическую усталость, которую, боясь, скрывал от других. И чаще теперь ворчал, становился недовольным, что именно его отправили на осмотр места происшествия, хотя в наряде, на дежурстве, стоял не он, а совсем другой эксперт. Первые годы службы он таковым не был; вероятно, его таковым сделала служба. А в милицию Андрей Иванович (не удивляйтесь) пришёл из школы. Все, знавшие его как учителя, удивлялись тому поступку – казалось, необдуманному и неправильному. Поражались: как это он мог оставить любимое дело, которое знал превосходно, которым только и жил. Андрей Иванович слыл учителем строгим, педантичным, что особенно свойственно математикам, а нисколько не словесникам.
В двадцать три года он женился по любви на красивой, но гордой и капризной особе. Вскоре у них появилась девочка. Преподавая в старших классах литературу, Андрей Иванович, на радость ли себе, на беду ли свою, вдруг обратил внимание на ученицу – кареглазую, смуглую и привлекательную (боюсь сказать – красивую). Она была самой живой в классе. Ко всем была открыта душой, а ведь раньше в ней этого не было, по крайней мере не обнаруживалось. Раньше она казалась серой мышкой, да и звали её за глаза не иначе как мышкой. Порою её поведение походило на повадки этого зверька… Шло время, и между учителем и ученицей стали развиваться чувства, поначалу скрывающиеся, а вскоре – выплёскивающиеся. Коллеги отговаривали Андрея Ивановича, предупреждая о последствиях. Слухи не могли не дойти и до жены, она не верила им, но вскоре сама в них убедилась. А убедившись, капризная и гордая, в один день собрала все личные вещи, пятилетнюю дочурку (не претендуя больше ни на что) и ушла, тихо закрыв за собою дверь. А на прощание с досады, без зла, сказала:
– Хороший ты учитель, мой дорогой, но плохой семьянин, и не быть тебе ни с кем никогда и нигде.
Андрей Иванович даже и возразить не успел. Ушла к родителям. Как он переживал, мучился; переживала и мучилась ученица – нет, не за себя, а именно за него. Но одно хоть