Ou d’un fl ocon de pure et fi ne ouate étanche
Le ruisseau de sueur qui coule sur la hanche;
L’autre, tout occupée avec l’enfantelet,
Bordant les bons draps blancs sur ses membres de lait,
L’enveloppe, âme et corps, dans un réseau de joie;
Et toutes deux ainsi, sans qu’un autre oeil les voie
Que celui de la mère et celui de l’enfant,
Vont et viennent, du lit au berceau, réchauffant
Les petits pieds, calmant un cri d’une caresse,
Et rien, dégoût, fatigue, amertumes, serait-ce
Au fond d’un taudis sombre et nu, ne les retient.
Si la femme est honnête et si l’homme est chrétien.
Анна-Мария
И вот он входит в сердце дома Матери Божьей, Девы Марии…
Она роди́лась утром в выходной
В семье благочестивой и простой.
Родители младенца берегли:
В честь Анны и Марии нарекли.
О это имя избранных святых,
Которое чтут больше остальных.
В Бретани так уж принято считать:
Когда приходит час детей рожать,
Спешат святые помощь оказать —
Целует Анна будущую мать
И вытирает чистым лоскутом
Горячий пот, текущий под стегном;
Мария, увлеченная плодом,
Сосцы окутывает полотном
И туго пеленает малыша,
Чтоб ни одна не сглазила душа.
Лишь мать глядит на этот хоровод,
Как движутся святые взад-вперед,
Как греют ножки, утишают крик,
Не останавливаясь ни на миг.
Лачуга ли, чертог – им стороной,
Когда благочестивы муж с женой.
À la mémoire de ma mère
À Anatole Le Braz
Vois. Un ciel cuivré d’automne
Et, sous ce ciel presque roux,
Un bois léthargique et doux,
Des fl eurs, et la mer bretonne.
Les fl eurs vont mourir; le bois
Est gardé par une fée.
Mais une plainte étouffée
Déchire l’ombre parfois:
La mer! Sous sa rauque haleine,
Le bois chante sourdement.
– Mon coeur est ce Bois dormant:
Écoute chanter sa peine.
Памяти моей матери
Анатолю Ле Бразу
Видишь небесную медь,
Рыжую осень в тумане,
Леса притихшего цветь,
Синее море Бретани.
Чудо сего уголка
Фея хранит и лелеет.
Плач, приглушенный слегка,
Сумрак лиловый развеет.
Но под морской переплеск
Лес поет глуше и глуше.
Сердце мое – этот лес.
Как оно плачет, послушай.
Bretonne de Paris
Seul un plus ferme accent annonçait le pays,
Mais c’était une grâce encore…
Hélas! tu n’es plus une paysanne;
Le mal des cités a pâli ton front,
Mais tu peux aller de Paimpol à Vanne,
Les gens du pays te reconnaîtront.
Car ton corps n’a point de grâces serviles;
Tu n’as pas changé ton pas nonchalant;
Et ta voix, rebelle au parler des villes,
A gardé son timbre augural et lent.
Et je ne sais quoi dans ton amour même,
Un geste fuyant, des regards gênés,
Évoque en mon coeur le pays que j’aime,
Le pays très chaste ou nous sommes nés.
Бретонка из Парижа
Только более твердый акцент возвещал о стране,
но это была еще благодать…
Увы, ты больше не крестьянка!
Бледна от городской тоски,
В пыли родного полустанка
Тебя узнают земляки.
Чужда повадки раболепной,
Не изменила поступь ты,
И голос сберегла степенный
Среди парижской суеты.
Когда в моей душе, Бог знает,
Твой