Дома на тот момент было то хорошо, то плохо. На 4 курсе, весной, мне как-то позвонил брат и сообщил, что мама в больнице.
– Я отвез ее в отделение травматологии, она перерезала себе вены, – плакал он в трубку.
Позже я узнаю, что она в своей спальне перерезала себе вены после того, как узнала – отец ей изменяет. Ее отвезли в 4 ГКБ. Это было начало конца – для меня и для брата.
Только не это! Дома и так была нехорошая обстановка, а тут еще и это. Нам с братом приходилось бороться в плане всего. Мама сдалась, отец на тот момент стал играть в казино. Мы с братом хотели, чтобы наши родители были нормальными людьми, мы ничего не требовали от них, мы просто хотели, чтобы они были нормальными людьми. Маму после первого суицида отвезли к родственникам. Они много с ней разговаривали. Какое-то время все было хорошо, но она, как упертый осел, повторяла и повторяла суицидальные попытки. Психологи не помогали.
Я предлагала положить ее в больницу. Мы с братом отвезли ее в центр психотерапии. В приемном покое врач объяснял, что положить ее надо обязательно, так как необходимо дифференцировать ее болезнь между шизофренией и маниакально-депрессивным расстройством.
– Нет, мы ее забираем, я не хочу, чтобы она лежала в психушке, – говорил брат.
– Нет, надо положить ее в больницу, – утверждала я.
– Ее положат, потом поставят на учет, а это скажется на моей карьере, – упорствовал брат.
Я не понимала, как это может сказаться на карьере, я же вообще не думала о ней. Но для юриста это, наверное, было важно.
Словом, брат был настроен категорически против стационара, а потому мы то отвозили маму к родственникам, то он сам проводил с ней время дома. Увы, облегчения не наступало. Я начала злиться, ругаться, остро реагировала, у меня появилось к маме чувство какого-то отвращения и презрения.
«Она сдалась, и она меня убивает», – думала я.
Я поставила ей диагноз – маниакально-депрессивный психоз. Уже через 2 года я положила ее в Центр психотерапии на Абая- Масанчи. Ей выставили диагноз – маниакально-депрессивный психоз. Это значит, что у нее тяжелые депрессии временами сменялись маниакальными расстройствами. Она могла находиться в состоянии депрессии в течении 2-3-х месяцев, практически не есть, ни пить, не выходить из комнаты. Иногда она даже не умывалась. Брату приходилось ее вытаскивать из этого состояния.
– Мама, все, пойдем кушать, – он ее заставлял вставать с постели. У нее было такое безучастное и неэмоциональное лицо, что становилось страшно. Аура в доме