Именно в такой примерно форме сплетня дошла и до Пушкина. И на этом основании он заключил, что слухи о его секретном наказании исходили непосредственно из царского двора и что первоисточник их – сам император.
Эти слухи имели своей целью скомпрометировать, обесчестить, морально уничтожить слишком зарвавшегося юного стихотворца. Значит, для восстановления чести следовало физически уничтожить самого императора…
О том, что Пушкина «высекли» в тайной канцелярии, где-то обронил Толстой-Американец, которому Пушкин имел несчастье сделать замечание, что тот передергивает карты. А Кондратий Рылеев неосторожно повторил это в чьей-то светской гостиной.
О том, что поэты дрались на пистолетах, видно из полусерьезного пушкинского письма к Бестужеву от 24 марта 1825 года:
«Откуда ты взял, что я льщу Рылееву? Мнение свое о его „Думах“ я сказал вслух и ясно; о поэмах его – также. Очень знаю, что я его учитель в стихотворном языке, но он идет своей дорогой. Он в душе поэт. Я опасаюсь его не на шутку и жалею очень, что его не застрелил, когда к тому имел случай – да черт его знал! – пошутил. – Жду с нетерпением „Войнаровского“ и перешлю ему все свои замечания. Ради Христа! чтоб он писал – да более, более!».
Он шутил, но шутка была с подтекстом – знал, что Бестужев обязательно покажет письмо своему другу и соратнику и тогда Рылееву придется признаться в тайной дуэли с ним. Отправляя письмо Александру Бестужеву, Пушкин надеялся, что в Петербурге, ровно через пять лет после дуэли, распространится так необходимая ему молва о том, что он отстоял свою честь – еще тогда, когда родилась сплетня о том, что его высекли.
Рылеев, прочитав его письмо, тогда же откликнулся на это такими строчками в стихотворении тому же «Бестужеву»:
Хоть Пушкин суд мне строгий произнёс
И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
Но от того, Бестужев, ещё нос
Я недругам в угоду не повесил.
В Кишиневе, где юный поэт находился в южной ссылке, у него жизнь бурлила: с теми же дуэлями, но – наравне с поэзией и шалостями.
Дуэли в Кишиневе. Несостоявшаяся дуэль с Орловым и Алексеевым (1820г.)
(В передаче Липранди Ивана Петровича, подполковника, прибывшего 21 августа 1820 г. в Кишинев – после А. Пушкина. Ровно через месяц они познакомились и находились в близких, дружеских отношениях. Липранди отмечал в юном поэте «ученость отличную с отличным достоинством человека»)
В конце октября 1820 года брат генерала М. Ф. Орлова, лейб—гвардии уланского полка полковник Федор Федорович, потерявший ногу под Баутценом (или Герлицем), приехал на несколько дней в Кишинев. Удальство его было известно.
Однажды после обеда он подошел ко мне и к полковнику А. П. Алексееву с предложением,