Киномысль русского зарубежья (1918–1931). Коллектив авторов

возможны. Припоминаю такой факт. Здесь же, в Берлине, я смотрел до войны «Живой труп» Л. Толстого. К большому моему удивлению, спектакль оставил во мне гораздо большее впечатление, чем в России. Почему? Не исполнением же? Играли хорошо (особенно А. Моисси в роли Ф. Протасова), но, в общем, это был Толстой на немецкий лад. Я ломал себе голову и, наконец, нашел причину. Режиссер для постановки пьесы использовал приемы кинематографа, т. е. дал почти непрерывную цепь впечатлений. Благодаря этому отдельные кусочки драмы получили необходимую слитность, и то, что при обыкновенных сценических условиях казалось ничтожным, сейчас сделалось неотъемлемой собственностью великолепной мозаики. Одновременно у меня раскрылись глаза и на многие другие произведения этого характера. Я понял возможность инсценировать и исторические хроники Шекспира, и «Бориса Годунова» Пушкина, и ныне значительно устаревшие трагедии Шиллера вроде «Валленштейна».

      А затем не будем так горды в своем величии. Спустимся немного с заоблачных высот и присмотримся пристальнее к вопросу. Мы превратили наши театры в храмы, но в то же время лишили их притягательной силы «Божьих домов» – музыки и света. В театрах темно, холодно – и дорого. Все эти вопросы нужно заново пересмотреть и первым долгом перестать презирать своего противника.

Печатается по: Жизнь: вестник мира и труда: двухнедельный журнал (Берлин). 1920. № 10. 15 авг.

       Николай Барсов КИНО

      Революцию делают массы. Массы живут представлениями. Представления создаются восприятиями. Восприятия образуются через посредство зрительных впечатлений. Это знал еще Аристотель. Он разграничивал поэтому «понятия» от «представлений».

      Понятия создаются путем долгим, мыслью. Восприятия мгновенны и преходящи. Ребенок живет восприятиями. Массы – как дети. И в том зрительном, что ими усваивается легко, без пояснений, они находят удовлетворение.

      Наша материальная культура в развитии техники создала гениальное «зрительное». Оно увлекло массы, оно дало им максимум восприятий. Это – кинематограф. Он произвел революцию в искусстве, и этот же кинематограф порождает в массах огромное революционное настроение.

      Человечество имеет издерганные нервы. Ему нужно смеяться и плакать, но не длительно, а на час, на момент. Вы видели? «Землетрясение в Сицилии». Кровь, слезы, трупы. Зал мрачен. Он молчит, слышны вздохи, где-то рыдает женщина. И через минуту – «Карнавал в Венеции». – Словно с экрана льется солнце в зал, хохот, аплодисменты, крики «браво». Быстрые восприятия, чередующиеся впечатления, сливаются в одно костюм арлекина и саван мертвеца. В этом – великий талант кинематографа, его социологическая сущность: чередование мгновений, отсутствие преемственности впечатлений. Это – воплощение факта только в зрительном; это отрицание понятия. И за франк или два в течение вечера вы воспринимаете совершенно различное. Тут нет движения души, ибо нет слов, есть только мимика. Жест заменяет голос, интонацию, живую игру глаз. Кино – внешнее движение,