– И на сколько времени нужны вам такие картины? – спрашиваю я режиссера.
Он на минуту задумывается.
– Приблизительно минут на 10–15, не больше.
Десять минут! Чтобы прилично обставить эти десять минут, сонмище рабочих в течение двух недель с утра до вечера стучит, строгает, красит и штукатурит, а фирма затрачивает несколько миллионов30. Доподлинно, странное искусство, совсем в рендане XX века!
Но странности его этим не ограничиваются. Казалось бы, что после таких приготовлений сама сердцевина кинематографии – экспозиция действующих лиц – должна быть тоже исключительна. На самом деле это не так. Роль артистов в кинематографе сведена к минимуму, т. е. не представляет никакого внутреннего интереса. Может быть, этим и объясняется, что настоящие актеры ненавидят кинематограф. Актеру с тонкими нервами, живым темпераментом и душевными переживаниями там нечего делать. Кинематографу он даже в тягость. Чуть только актер разыгрался – чик! Готово. Пожалуйте следующую картину. Вот почему первачи в драме обыкновенно излишни в кинематографе, а, наоборот, статисты иногда там желанные гости31.
Все дело во внешности исполнителя и в его мимике. Съемка сама по себе берет гораздо меньше времени, чем приготовление к ней. Часто артисты, особенно на маленькие роли, хорошо не знают, что они будут делать в пьесе. Режиссер им это расскажет перед самым началом съемки. Несколько сложнее обстоит дело с толпой. Картины с ее участием обыкновенно репетируют дольше, особенно когда масса должна проявить известную энергию, подъем чувств, волнение и пр. Но так как для пьес звук не играет никакой роли, то и эти подробности улаживаются быстро. Толпа шумит больше из необходимости открывать рот. Слова если произносятся, то исключительно для согласования с известными действиями. Вне их слов не существует.
Мне