Дэвид одевался примерно как и я – как никак, одна кровь – спортивные футболки, джинсы, конверсы. Есть такой термин «girl next door». Так вот, мы были кем-то наподобие – такими парнями по соседству, что запросто ходили с вами когда-то в одну школу, катали на скейтах, шлялись по злачным местам и играли в уно-кард у задней двери. Уже после первого альбома Дэвид стал увлекаться набиванием тату – делал по одной после каждого концерта в каждом городе. В основном это были цветы. Так что к 30-ти каждый дюйм его рук пестрел, и он переключился на шею и спину.
Я первые годы иногда одевал на выступления свою старую бейсболку Yankees – поначалу смущённо прикрывал бритые виски, потом это стало чем-то вроде ритуала на удачу – я столько с этой вещицей пережил, а затем я какое-то время подражал в этом фронтмену Limp Bizkit – их «Creamer» так запал мне в душу (текст словно был прямо ко мне обращён), что я невольно копировал образ Фреда Дёрста. К середине нулевых мне это поднадоело, и я отложил видавшую виды Yankees на дальнюю полку.
Всё шло хорошо. Толпы наших ровесников с плакатами, с каждым выступлением всё больше, их число прирастало как лавина снега. Битком забитые залы и холлы развлекательных центров, а к концу тура – рукоплещущие стадионы мегаполисов Калифорнии. Заботливо заготовленный продюсерами мерч, разлетающийся как горячие пирожки. Письма с признаниями поклонниц. И поклонников – чего я только не перечитал, глаза на лоб лезли, а изредка и кровь стыла в жилах (но, нет, симпатягу Кевина Костнера телохранителем я не нанимал).
У меня голова шла кругом, я не верил тому, что творилось. Мы вдруг оказались в самом водовороте событий – то, что мы видели у других, происходило теперь с нами. Нас снимали для MTV, нас звали на местные радиостанции, в каждом городе мы послушно сидели на пресс-конференциях, устроенных Лиамом, и отвечали на вопросы журналистов: наши планы на грядущие записи, наш сценический образ, наша личная жизнь, наше отношение к своему успеху, наше отношение к чужому успеху, наше отношение к мировым проблемам…
Казалось бы, вся суета, вся круговерть, словом, всё это, должно было отвлечь меня и заставить забыть об Аманде. Но нет.
Я то и дело возвращался мыслями к ней. В студии. Дома. В парке. На набережной. В турах, в автобусе. Она и её образ накрепко засели в моих мыслях. Потребовался бы экзорцист со стажем, чтобы избавить меня от мучений, которые они мне доставляли. Но нет худа без добра – Аманда Дэйвис, девушка из Чино, стала моей лирической героиней.
И так уж в итоге вышло, что едва ли не все песни, написанные мною за годы карьеры рокера, были обращениями к ней или посвящениями ей же. Так. Или иначе. В той степени. Или иной. Но были. В них воплотилось всё – вся моя боль, все мои чаяния. Моя любовь. Аманда дала мне богатый материал и пищу для размышлений. Песен хватило аж на семь студийников – и это я говорю только о тех вещах, что в итоге попали в плейлисты, а сколько из них так и остались неизданными раритетами! Думаю, скажи я Мэнди, скольким я ей обязан, она бы немало удивилась.
И я надеялся, что, однажды, всё же скажу.
Но