После того как за незнакомцем закрылась дверь, я перевела на своего надзирателя внимательный взгляд. Я была уверена: он очень не хотел, чтобы визитёр узнал, что я изъясняюсь на совершенно ином языке.
Несколько томительных секунд мы сверлили друг друга пристальными взглядами. Затем с тонких губ сорвался обречённый вздох. Приблизившись к постели, мужчина привычно придал мне вертикальное положение, прислонив спиной к изголовью кровати и подложив под поясницу небольшую подушку. Сам же он сел на постель рядом со мной и уверенно снял перчатки. Практически сразу его правая ладонь начала испускать слабое голубоватое свечение, на которое я уставилась, как на восьмое чудо света.
«Это ещё что за чертовщина?» – мелькнула у меня в голове испуганная мысль. Видимо та пара раз, когда мне казалось, что я видела некое свечение, исходящее от его рук, была не галлюцинациями и не обманом зрения. Да это же самая настоящая магия!
Когда надзиратель протянул свою сверкающую ладонь ко мне, я резко дёрнула головой в сторону – единственный доступный мне способ выразить несогласие с его действиями. Нахмурившись, мужчина уверенно положил вторую руку мне на шею, не давая возможности пошевелиться, после чего его сияющая ладонь легла мне на лоб.
Перед моими глазами, точно кадры кинофильма, начали мелькать картинки.
Я стояла посреди просторного зала, все стены которого были увешаны тёмно-зелёными гобеленами с весьма странным узором, состоящим из хаотично расположенных вертикальных и горизонтальных линий и точек. Передо мной на небольшом возвышении на широком каменном стуле, внешне весьма напоминающем трон, восседал тот самый мужчина в зелёном ханьфу, что только что навещал меня. Он негромко заговорил, и хотя ни одного его слова не было мне понятно, я почувствовала заинтересованность. Мой рот сам собой открылся, и из него вылетели слова, значение которых я не знала, да и голос принадлежал явно не мне, а моему надзирателю – несмотря на его немногословность, я слышала его речь достаточное количество раз, чтобы суметь узнать.
Картинка внезапно сменилась. Я сидела на невысоком табурете возле постели и смотрела на неимоверно тощее детское тельце перед собой. Тревога ледяной рукой сжала сердце. Сняв перчатку, я обхватила запястье девочки: моя собственная ладонь засветилась бледно-голубым. Спустя мгновение сердце кольнуло острым разочарованием. Тревога лишь усилилась.
Картина вновь сменилась. За окном – глубокая ночь. Я сидела за столом и разбирала какие-то книги, все страницы которых были исписаны вертикальными и горизонтальными палочками с точками – по-видимому, разновидность местной письменности. Сердце бешено колотилось в груди от страха. Повернув голову, я бросила взгляд на девочку на кровати: её кожа приобрела нездоровый серовато-зеленоватый