– А матушка моя, очень воспитанная, называет меня Машка, – отозвалась из-за ширмы девица. – И если мы подружимся, то и вам это будет позволено.
Выйдя из-за ширмы, Мария взяла чайный прибор для себя и, придвинув стул, села так, чтобы видеть перед собой гостя. Теперь и он мог лучше разглядеть её. Чистое белое лицо с лёгким румянцем, то ли от мороза, то ли это природное, не понять. Но вряд ли от смущения. Румянец был ей к лицу. Тимофей особо отметил красивый изгиб чёрных бровей и быстрый взгляд тёмных глаз. Всё в этом лице было ладно и к месту. Нос чуть длинноват, но это могло ему и показаться. На память пришла французская поговорка: длинный нос не портит красивого лица. Но другая поговорка, русская, «с лица воду не пить», была тут явно не к месту. Маша оказалась девушкой весёлой, разговорчивой и компании не испортила. Да и Тимофей, который до её прихода был несколько скован, заметно оживился, много и интересно говорил, буквально обворожив обеих женщин. Впрочем, засиживаться было неловко. Пора и честь знать. К тому же завтра ему предстояло ехать на службу необычно рано. День обещал быть сложным, хорошо выспаться просто необходимо. Тимофей, поблагодарив хозяйку за чай, за варенье и сказав, что всё было очень вкусно, откланялся. И мать, и дочь не отпускали его до тех пор, пока он не дал твёрдого обещания в ближайшее время побывать у них снова.
– Железно? – спросила Мария.
И в тон ей он заверил:
– Железно!
– Замётано! Ждём!
Тимофей вышел на улицу. Снег валил крупными хлопьями. Окна в Бельгийском посольстве продолжали светиться. «Трудяги!» – с откуда-то нахлынувшей неприязнью подумал. Не спеша, он шёл по переулкам. Было совсем тихо, ни звука не доносилось ниоткуда. Он взглянул вверх, снежинки легко ложились на лицо, приятно щекотали кожу; сквозь хлопья падающего снега сверкали звёзды. «Как там у них? – не имея в виду конкретно, у кого это «у них», подумал он, – узнаем ли когда-нибудь?» Выйдя на Тверской бульвар, Тимофей остановился у памятника Тимирязеву, долго смотрел на задумчивого учёного. «Скучно, наверное, так стоять ночью одному? – посочувствовал, проведя рукой в перчатке по тому месту, где когда-то памятник был повреждён немецкой бомбой, – но уж раз поставили, стой. Не всем дана такая честь». Он продолжил путь по заваленному снегом бульвару. Спать совсем не хотелось, и никакой усталости. Размышляя о разном, он всё время возвращался к неожиданному происшествию, которое сегодня привело его в квартиру в Хлебном переулке, и неотвязно в этих воспоминаниях всплывал образ Маши. «А всё-таки нос у неё длинноват», – подумал Тимофей. Он дошёл до того места, где когда-то стоял памятник Александру Сергеевичу, переехавший на противоположную сторону улицы Горького – за снежной пеленой памятник был едва виден, – повернул обратно и вскоре был у своего дома, находившегося совсем рядом с драматическим театром. Некогда, ещё на его памяти, театр назывался «Камерный», и подвизались в нём Таиров