– Слышь, Заяц, надо качать режим, – как-то на прогулке заявил Бубен.
– Как же его раскачаешь, на нашем-то централе? – почувствовав недоброе, пролепетал кандидат в блатные. – Ни дорог, ни телефонов, и хрен до кого достучишься.
– Вскрываться будем, – с похоронной торжественностью заявил Бубен. Стоявшие рядом Алтынов и Шер одобряюще мотнули головами.
– К-к-как вскрываться? – Сева начал заикаться.
– Как-как, всей хатой, – раздраженно уточнил Сергей.
– Ну, да. Утром перед поверкой заложим доминишками тормоза, чтобы цирики не вломились, – развивал мысль Бубен. – Дружно суициднемся. Часа на три нас должно хватить, за это время подтянем журналистов и выставим требования.
– Требования? – Севу перекосило.
– А как же! Телефоны, дороги, бухло, наркотики. Кокаина хочешь?
– Я не смогу суици… суици… калечить себя, – простонал Черный плащ.
– Эх, ни своровать, ни покараулить. Ладно, ты не волнуйся, мы тебя сами вскроем. Вот так. – Бубен провел ребром ладони по сонной артерии юноши. – Шер, справишься?
– С удовольствием, – отозвался мошенник.
– У моего папы сердце больное, он не переживет. – Севу колотило.
– Зато по телевизору тебя увидит, – без намека на иронию подбодрил Алтын.
– Не гоните жути. Может, все еще обойдется. Условия примут, врачи успеют, – зевнул Бубен.
Сева лег на лавочку и не поднимался до конца прогулки.
По возвращении в хату день пошел по новой кривой. Алтын с непроницаемым видом взялся точить пластмассовый нож. Мерный скрежет пластика о железные нары звучал в ушах Зайца нарастающим набатом. Он давился куревом и панически перебирал в голове возможные варианты срыва. Увы, ничего порядочного в голову не приходило. И вдруг осенило! Раскопки в развалах газет и журналов увенчались успехом. На свет была извлечена «Работница» с иконой Михаила Архангела на одной из страниц.
Аккуратно вырвав образ, Сева умиленно обратился к блатным:
– Смотрите, это Сергий Радонежский. Ваш святой!
– И чего? Соскочить хочешь? – Бубен всегда старался смотреть в суть проблемы.
– Я?! Нет… – замялся Заяц. – Просто, если я погибну, папа не переживет. И на вашей совести будут две смерти. Нельзя, грех большой.
– Ты когда это верующим стал? – поинтересовался Алтын, аккуратно снимая с ножа пластиковую стружку. – Заяц, ты от греха подальше засухарись до утра, а то вскроем тебя не по расписанию.
После отбоя потушили свет. Зэки завалились на койки, в полудреме топчась по музыкальным телеканалам. Сева, дабы не раздражать общество, тихохонько сидел за столом в засаде на спящих сокамерников. Он твердо решил не смыкать глаз, угроза Алтына звучала как приговор. Взбадривал себя Заяц методичным уничтожением недельных запасов растворимого кофе и курева. Храп, раздавшийся сверху, стал для него сигналом к действию. Достав из баула блокнот, Сева судорожно вырвал