– Да чтоб тебя! – выругался однорукий. – Пацан, ты чего?!
Герман куда-то отошел. Через секунду воздух передо мной с тихим шипением поплыл. Сперва я решил, что просто сильно приложился головой, и плывущий воздух мне мерещится, но потом понял, что лежал в какой-то прозрачной бочке. Бочка почти вся была из стекла такой чистоты, какой и льда-то на реке не встретишь. А в доме Курьмы таких прозрачных стекол и вовсе отродясь не было.
– Давай помогу, – с нежностью в голосе сказала Мария и, осторожно подхватив меня под мышки, легко вынула из кровати, на которой я лежал.
У меня чуть-чуть кружилась голова. Помещение, в котором мы находились, немного давило – потолки были довольно низкими. Яркий свет, льющийся прямо с потолка, освещал всю комнату и слепил. У нас в домах было только свечное освещение, а в хлеву вообще лишь очаг служил источником света.
– Ну как, нравится? – спросил меня егерь.
Я кивнул, оглядываясь. В помещении было много мягких табуретов со спинками. Поместились бы две-три избы с детьми, и каждый бы сидел. Не дом, а сказка. Я только не понял, куда они по нужде ходят. А вопрос был достаточно актуальным, поскольку лежал я в черни, видимо, долго, и было уже невтерпеж.
Как мог, я изобразил, что должен сходить по нужде, и егерь несколько сконфуженно принялся показывать мне свою избу.
Да, жили егеря припеваючи. Сам великий кнес позавидовал бы. Огромное количество прозрачных окон формы полыньи, мягкие табуреты со спинками. Перед некоторыми табуретами столики, за которыми можно было поклоняться Жии. Герман показал мне, где прямо из стены можно было добыть холодную и горячую воду. Видимо, снег они топили заранее, догадался я, и вода, должно быть, находилась в кувшинах за стенкой.
Затем Герман показал сам нужник. Случись мне оказаться в этом месте одному, ни за что бы не поверил, что в этой красивой скороварке не еду готовят, а нужду в неё справляют.
После того как я оправился, егерь некоторое время зачем-то удерживал мои руки под приятным синим светом, струившимся в нише на стене рядом с нужником.
– Дезинфекция, – сурово произнес он. – Делай так всякий раз, как ходишь сюда. Этот прибор называется клинер – убивает все бактерии.
Я кивнул, хотя не понял ни слова, но уже в следующий миг забыл все, что мне говорил Герман. Я вдруг обратил внимание на свои руки. С минуту разглядывал пальцы и кисти. Вертел руками, задирал их кверху и старался разглядеть локти. Вся кожа была белой. Меня словно вымачивали в бочке с белокочанной капустой несколько лун. Заглянул и в портки, в которые, должно быть, меня вырядили, пока я спал. Там тоже все сияло чистотой и даже благоухало. Ноги мои, с рождения не знавшие щёлока и щётки, сияли так, словно я только что родился. Ступни разглядеть я не мог, поскольку они сейчас были обтянуты какой-то белой тканью. Такими чистыми кореллы были лишь в первый день после своего рождения. Ровно до того момента, пока мать не перегрызала им пуповину и не укладывала в грязь рядом с собой, чтобы дать вымя.
Я вертелся,