Он-то грешил на тяготу принятого решения о Хольмганге с названным отцом да борьбу с духом зверя, очень тяжелую на первых прах после принесения клятвы Асиньи Скади. И дюже обрадовался, когда вчерашним днем Сольвейг, едва отсыпали курган над Руагором, назначила эту встречу вдали от городища в полдень сего дня.
Ан нет, прогадал в своих догадках, прознала истину не иначе с помощью клятой ведьмы – помощницы смерти. Он должен был сказать уже давно, да все откладывал, язык костенел, видя грусть кюны о своих отцах, названном и кровном, но истина не кусок злата, в мешок не спрячешь да в яму не зароешь, всплыла на свет к великому стыду берсерка.
– Я должен был упредить, моя вина, но разве сейчас это важно, волчица.
– Ты лишил меня Вальхаллы, пес, обманул, отвёл от отца и всего рода, приговорив к проклятию Трюмхейма! – диким истошным криком зашлась Хортдоттир, чуть отступив от края, неспешно идя вкруговую, оставляя берсерка меж собой и обрывом скалы, возвышающимся над каменистым горным склоном.
– Не смей называть зал воя – прекрасный чертог охотницы Скади- проклятьем. Я дал тебе силу, неблагодарная. Силу, что поможет обрушить священную месть на голову конунга Игвана! – рявкнул в ответ Льёт, что-что, а хулить избравшую его Асинью он не позволит.
– Мне не нужна такая сила лжец, – пару раз, глубоко вздохнув, кровавая кройщица взмахнула пред собой клинками, со свистом рассекая воздух. – Выбирай, на оружии или на когтях?
– Одумайся, уже поздно мстить мне, в грядущей войне я вражьей кровью смою свою вину, – сокрушенно опустил голову Льёт, придавленную грузом собственного проступка.
– На оружие или когтях? Выбирай! – прозвучал полный непреклонной решимости голос кюны.
– Я не такой дурак, чтобы выходить с тобой на пляску клинков, – сказал берсерк, отбрасывая в сторону волчью накидку и снимая пояс с ножнами. Все естество избранника Скади было полно гнева, но не на соперницу, искуснейшую рыжую воительницу, а на себя самого, вынужденного оборвать путь волчицы из-за своей же глупости и не далекого низкого поступка. – На когтях.
И словно вторя его тихому ответу, впереди раздался режущий слух треск костей да злобный звериный рёв. Обливающийся предвкушением кровавой потехи волк внутри берсерка, принимая вызов, тоже стал вырываться на свободу, и за пару мгновений до трансформации Льёт всё же поднял отяжелённый скорбью взор своих глаз, чтобы ошарашено помянуть Асинью. Пред ним стояло нечто невообразимое. Многое повидал он за свой полный приключений век, окунувшись в таинства