По двору протопали чьи-то шаги. По-прежнему шумел фонтан. Консул хотел что-то записать для памяти, но не нашел записной книжки. Он подошел к Эллен и вынул из кармана ее пальто ученический билет. Потом вызвал машину, поднял опрокинутое кресло и расправил ковер.
Море вокруг мыса Доброй Надежды просветлело. Консул сложил карту, завернул в нее шоколад и открыл ранец Эллен. Еще раз он поднес папку для рисования близко к глазам: звезды, птицы и яркие цветы, а под ними крупная, без наклона подпись Эллен. Первая настоящая виза за все время его службы. Он вздохнул, застегнул на Эллен пальто и осторожно надел на нее шапочку. Лицо у нее было грозное и мрачное, но над ним снова было написано золотыми четкими буквами: Учебное судно «Нельсон».
Консул еще раз легонько подышал на визу, словно желая окончательно ее утвердить и оживить. Потом уложил ее в ранец и надел ранец на Эллен, на руках снес ее вниз по ступеням, усадил поглубже на сиденье машины и назвал водителю адрес. Машина завернула за угол.
Консул вдруг прижал руку к глазам и большими шагами побежал вверх по лестнице.
Луна побледнела.
Эллен обхватила руками мамино лицо. Обеими руками обхватила горячее, пылающее от слез лицо под черной шляпкой. Лицо, которое все вокруг оправдывало и согревало, лицо, которое всегда было, это единственное лицо. Снова Эллен умоляюще цеплялась за изначальное, за прибежи- ще тайны, но мамино лицо стало недосягаемо, отодвинулось и побледнело, как луна на рассветном небе.
Эллен закричала. Она сбросила одеяло, попыталась встать на ноги и ухватила руками пустоту. Из последних сил она опустила кроватную сетку. И полетела с кровати, полетела глубоко вниз.
Никто и не подумал ее поднимать. Нигде не было звезды, за которую можно было бы зацепиться. Ни куклы, ни мишки не смогли удержать Эллен. Как мяч сквозь кольцо, пролетела она сквозь круг детей со двора, которые не брали ее в свою игру. Эллен пролетела сквозь мамины руки.
Полумесяц подхватил ее, вероломно опрокинул, как детскую колыбельку, и снова отшвырнул от себя. И вовсе было не похоже, что облака – это пуховые перины, а небо – лазурный свод. Небо стояло нараспашку, хоть убейся, и для Эллен, пока она падала, стало ясно, что никакого верха и низа больше нет. Неужели она этого раньше не понимала? А эти жалкие взрослые люди называют падение вниз прыжком, а падение вверх полетом. Когда до них, наконец, дойдет?
Падая, Эллен прорвала собственным телом картинки в большой книжке, прорвала цирковую сетку.
Бабушка подняла ее и уложила назад в кроватку.
Температурными кривыми неудержимо, высоко и горячо взлетали солнце и луна, дни и ночи, взлетали и снова падали.
Эллен открыла глаза, привстала, опершись на локоть, и сказала: «Мама!»
Громко и ласково сказала. Потом подождала.
Печная труба потрескивала, глубже прячась за темно-зеленые изразцы. В остальном все было тихо. Серый цвет стал гуще.
Эллен слегка встряхнула головой, голова