– Ты больна, – сказал он. – Немедленно иди домой.
Эллен кивнула.
– Доберешься одна?
– Доберусь, – спокойно сказала она, – еще бы! – Но при этом она имела в виду совсем не тот грязный квартал, где жила с бабушкой и тетей Соней, а обволакивавшую ее даль.
– Я на службе, – объяснял он, медленно успокаиваясь. Вышестоящему начальству можно представить происшествие как фантазию больного ребенка.
– Не буду тебя больше задерживать, – вежливо сказала Эллен.
Он поискал некоего завершающего жеста и нерешительно взял под козырек. Эллен хотела еще что-то сказать, хотела еще раз увидеть его лицо, но не шевельнулась. Световой конус ускользнул прочь. Она осталась в темноте.
Она повернулась к скамье. – Георг! – прошептала она.
Но Георга там не было. Никого не было. Все убежали. В этот миг ветер разогнал тучи. Эллен побежала вниз по ступеням и остановилась над водой. Луна перебросила ее тень, как мостик, с одного берега на другой.
Святая Земля
Кто не принесет свидетельство, тот пропал, кто не принесет свидетельство, тому конец. Куда нам идти? Кто даст нам великое свидетельство? Кто поможет нам ради нас самих?
Родители наших родителей дали маху. Родители наших родителей за нас не ручаются. Родители наших родителей ставятся нам в вину. Мы виноваты, что мы здесь, виноваты, что каждую ночь растем. Простите нам эту вину. Простите нам румяные щеки и бледные лбы, простите нам нас самих. Ведь все мы – дары из одной и той же руки, огонь от одной и той же искры, вина в одном и том же преступлении! Мы – вина старших, а старшие – это вина тех, кто еще старше, а те – вина еще более старших. Ну чем не дорога, уходящая к горизонту? Где обрывается улица этой вины, где ее конец? Сами-то вы знаете, где?
Когда проснутся те, что были раньше? Когда поднимут головы из могил и станут свидетельствовать за нас? Когда они сотрясут своими телами землю и присягнут в том, что мы – это мы? Когда кончится язвительный смех?
Сто, двести, триста лет тому назад? И это, по-вашему, великое свидетельство? Считайте дальше! Отсчитайте тысячу, две, три тысячи лет. До тех самых пор, покуда Каин не поручится за Авеля, а Авель – за Каина, до тех пор, покуда у вас не закружится голова, покуда вас не потянет на убийство, потому что и вам неведомо, что дальше. Потому что за вас самих некому поручиться. Потому что вы сами – только свидетели струящейся крови.
Где мы снова встретимся, где рожденное будет подтверждено? Где, на каких небесах будет записано великое свидетельство, оправдывающее всех нас?
Это будет там, где расплавленные колокола вызванивают сразу и Начало и Конец, там, где совлекаются покровы с мгновений, – это может быть только там, где все в конце концов претворяется в синеву. Там, где кончается последняя разлука и начинается свидание. Там, где кончается последнее кладбище и начинаются поля.
Если вы нам запретили играть в городском парке, мы станем играть на