Мать и сын, и временщики. Александр Бубенников

великой княгини, Михаила Глинского вы с ней на смерть обрекли только за то, что у вас были подозрения – он опоил зельем моего брата-государя… Так это или не так, я не знаю точно… Хотя до меня тоже доходили слухи, что Михаил Глинский, будучи в Литве чуть ли не самым приближенным знатным вельможей к королю Александру, все же отравил его через своего повара… Потом этого повара спасал, вырывал из лап следователей, чтобы замести следы… Я не уверен, что Глинский отравил моего брата-государя, но я могу предположить, что человек, отправивший на тот свет короля Александра, мог в некоторых обстоятельствах отправить на тот свет таким же способом государя Василия… Только знаешь, князь, в чем принципиальная разница моих и ваших с правительницей подозрений?..

      – В чем разница? – передернул щекой от тупой сердечной боли воевода, чуя, как горько и болезненно в сердце отражается этот разговор по поводу пролития русской княжеской крови.

      – А в том, что вы с Еленой Глинской значительно больше меня продвинулись в подозрениях насчет отравления им ее мужа… Я только робко подозревал, не верю абсолютно в его причастность, ибо не располагаю соответствующими доказательствами. А вы с правительницей – по делу или не по делу – отправили на смерть человека, который много полезного сделал для государства… Правда, на роду у него написано, что честолюбец, изменник – и вашим и нашим – зато без него Смоленск мы бы до сих пор у короля бы не оттяпали… К чему я это? Выгодно вам было уничтожить Глинского – вы и уничтожили! Выгодно вам было уничтожить брата Юрия – нашли повод, придрались к мелочам! И тоже уничтожили… Вот сейчас я перед тобой, как на духу, честно скажу: боюсь не только за себя, грешного, больше всего боюсь за семью, за супругу Евфросинию, за крохотного сына Владимира… Неужели и за них ты не можешь поручиться, князь?..

      – Ну, за сына твоего и супругу, знамо дело, поручусь… – дернув щекой, проговорил Иван Овчина.

      – Хоть за это благодарствую… Только учти, князь, поручившись за безопасность супруги и сына, а меня обрекая на темницу и смерть неминучую, подумай, ты ведь закладываешь разрушительное орудие под престол московский… Ведь оставшиеся в живых княгиня Ефросинья Хованская и сын мой, князь Владимир Андреевич Старицкий после заключения меня в тюрьму и скорой гибели там меня навеки вечные не простят погибель отца государю, моему племяннику Ивану Васильевичу… И снова жди преступлений, новых злодеяний, отравлений и заговоров против государя, членов его семьи… Всего-то последних Рюриковичей из веточки великого князя Дмитрия Донского – победителя тата – раз, два и обчелся… И между ними одно зло, кем-то огнем раздуваемое, на радость врагов Руси… Не любим мы, князья русские, друг друга…

      – Болью мне все, что ты мне рассказал, князь Андрей, отозвалось в сердце и душе… Страшной болью – и насчет стравливания и уничтожения последних Рюриковичей, и насчет Михаила Глинского, и насчет его племянницы, которая дороже мне собственной жизни… Может, ты и прав в своих подозрениях и обвинениях,