– Прошу разрешения войти в покои вашего величества.
– Разрешаю. – Мать появилась из тени возле стола. – Входи и закрой дверь.
Лица ее я не видела. Остановившись на подобающем расстоянии, я снова присела.
– Можешь подойти ближе, – сухо сказала она.
Я шагнула вперед, думая только об одном: насколько ей нравится мой нынешний вид. Хотя я была почти на ладонь ее выше, я все еще чувствовала себя маленькой девочкой, надеющейся на похвалу.
Мать шагнула в круг света от свеч:
– Что ты такое углядела, hija, что так на меня таращишься? – Видимо, она заметила мое волнение, и я тотчас же потупила взгляд. – Пора бы тебе оставить эту привычку. С самого детства ты так на все смотришь, будто его специально выставили на твое обозрение.
Она показала на табурет возле стола. Когда я села, она снова взглянула на меня:
– Ты знаешь, почему я тебя позвала?
– Нет, мама, – охваченная внезапным страхом, ответила я.
– Тебя следовало бы примерно наказать. Донья Ана сообщила мне, что сегодня днем ты оставила своих сестер и шитье и повела Каталину в сад. Как я понимаю, ты частенько исчезаешь подобным образом, никому ничего не говоря и без спроса. Зачем тебе это?
Вопрос застиг меня врасплох: она редко интересовалась моими личными делами.
– Иногда мне хочется побыть одной, – тихо пробормотала я. – Понаблюдать.
Мать села в мягкое кресло за столом.
– Что, во имя всего святого, может тебя так увлечь, что надо обязательно наблюдать за этим в одиночестве?
– Ничего особенного. – Про летучих мышей я ей рассказать, естественно, не могла: она никогда бы не поняла. – Мне просто нравится одиночество, и все. Меня всегда окружают слуги и учителя, а донья Ана постоянно донимает.
– Хуана, их долг – наставлять тебя, – твердо проговорила мать, наклонившись ко мне. – Когда ты поймешь, что не можешь поступать, как тебе хочется? Сперва было твое увлечение всем мавританским. Ты даже настояла, чтобы тебе служила та девушка-рабыня. А теперь эта странная склонность к одиночеству. Наверняка есть какие-то причины для столь необычного поведения?
– Вряд ли в том есть что-то необычное. – Мои плечи напряглись.
– Вот как? – Она подняла брови. – Тебе шестнадцать лет. В твоем возрасте я уже сражалась за Кастилию и у меня не было ни времени, ни желания для проказ. И тебе следует от этого отучиться. Донья Ана говорит, что ты мятежна и своенравна, споришь с каждым ее словом. Подобное поведение недостойно инфанты из дома Трастамара. Ты наследница королей и должна вести себя, как подобает в твоем положении.
В упреках матери не было для меня ничего нового, и все равно они больно меня укололи, словно она именно на это и рассчитывала. Как я могла сравнивать свою пока столь малозначительную жизнь с ее достижениями? Удовлетворившись моим молчанием, она придвинула ближе свечу, открыла папку и достала лист пергамента:
– Это