Чем больше я смотрю вокруг, тем больше находится вещей, которые можно использовать. Я вспоминаю, что в гараже остался ящик с инструментами с пилой, молотком, отверткой и даже коробкой гвоздей. Это одна из самых ценных вещей, что у нас имеются, и я делаю в памяти зарубку о том, что его нужно взять в первую очередь.
Затем, конечно, мотоцикл. Это главная мучащая меня проблема: как его перевезти и куда. Я не могу даже думать о том, чтобы оставить его, хотя бы на время. Поэтому в первую же очередь мне нужно перевезти его. Заводить его было бы слишком рисковано, да и горы слишком крутые, чтобы можно было въехать. Поэтому мне придется катить его наверх, прямо в гору. Я уже предвижу, насколько утомительно это будет, особенно по снегу. Но другого пути нет. Если бы Бри не была больна, она бы помогла мне, но в ее нынешнем состоянии она не может ничего нести – я даже думаю, что это мне придется ее нести. Я понимаю, что у нас нет другого выбора, как остаться до завтрашнего вечера, чтобы переехать под покровом темноты. Может быть, я становлюсь параноиком – шансы, что кто-нибудь нас увидит, ничтожно малы, но все же лучше быть осторожными. Особенно потому, что я знаю, что здесь есть и другие выжившие. Я в этом уверена.
Я помню первый день, когда мы приехали. Мы обе были напуганы, одиноки и вымотаны. В ту первую ночь мы легли спать голодными и я гадала, как нам вообще удастся выжить. Было ли ошибкой уехать из Манхэттэна, бросив маму, бросив, все, что мы знали?
Потом пришло наше первое утро. Я проснулась, открыла дверь и была поражена, увидев там тушу мертвого оленя. Сначала я испугалась. Я думала, это угроза, предупреждение, что кто-то говорит нам уезжать, что нам здесь не рады. Но поборов первоначальный ужас, я поняла, что это наоборот подарок. Наверное, кто-то, другой выживший, наблюдал за нами. Он увидел в каком мы отчаянии и проявил небывалую щедрость, решив отдать нам свою добычу, нашу первую еду, которой ему хватило бы на несколько недель. Я даже не могу представить, насколько дорого это ему обошлось.
Я помню, как изучала окрестности, оглядывая все вокруг, вверх и вниз горы, вглядываясь в кроны деревьев, ожидая, что кто-то высунется и помашет нам. Но никто не показывался. Все, что я видела, были деревья, – вопреки моим ожиданиям не было даже животных, одна тишина. Но я знала, я просто знала, что за нами наблюдают. Я знала, что где-то здесь есть еще люди – выжившие, как и мы.
С того самого времени я немного горжусь тем, что являюсь частью негласной общины обособленных выживших, которые живут где-то в горах, держась особняком, и никогда не общаются друг с другом, опасаясь быть увиденными охотниками. Я предполагаю, что именно благодаря этому они сумели выжить так долго – они ничего не оставляли на волю случая. Поначалу я этого не понимала. Но сейчас я ценю это. И с этих пор, даже никого не видя, я никогда не чувствовала себя одинокой.
Но это сделало меня и более бдительной; если те выжившие до сих пор живы, они скорее