Сама Рая всегда смотрела на Олега единственным возможным образом – с любовью и восхищением. Чёрт побери, он же её старший брат, он всегда был для неё даже не опорой, а идеалом, и если любовь, светившаяся в её глазах, казалась кому-то неправильной… Им было плевать. Они делали то, что хотели. Катали свой блюз, или даже танго, и думать не думали о том, что кому-то там что-то не нравится.
Снова.
«Думать не думали».
Нет, это только она думать не думала, а он, видимо, думал. И нет никакого обозримого будущего, в котором Рая сможет об этом забыть. Её разрезали пополам и вывернули наизнанку, ей всегда будет больно.
Тоска накрывает душным коконом, застёгивается пуховым спальником, как на летних туристических сборах, и, чтобы скрыть эту тоску, Рая спрашивает Валерку, пытаясь казаться весёлой:
– А как ты умудряешься не влюбиться в каждого, кого массажируешь?
Он только хмыкает.
– А я в каждого и влюбляюсь. Без любви не получится хорошего массажа, такая у меня философия.
Егор фыркает.
– Тоже мне, Казанова.
– Ну, я же не сказал, что все, в кого я влюбляюсь, испытывают ответные чувства. Как говорится, когда объект твоей страсти тоже в тебя влюблён, это как-то неспортивно. Да и потом… – Он на секунду задумывается. – Массаж, это тоже искусство, а искусство невозможно без музы, без вдохновения. И муза должна быть недоступной.
Рая поспорила бы насчёт вдохновения: ей кажется, что ключ ко всему – работа и ещё раз работа, но она ничего не говорит. А Валерка ещё долго продолжает разглагольствовать об обратной связи между уровнем счастья и уровнем качества того, что ты делаешь (вкратце: когда ты несчастен, ты можешь взять свою боль и сделать из неё что-то офигительно классное), мол, сердце творца – такая коварная штука, стоит ему только обрести счастье и успокоиться, всё, никаких шедеврев не жди… И если бы Рая считала себя хоть немного творцом, то Валеркины слова её, наверное, бы успокоили: как возьмёт сейчас своё разбитое сердце, как создаст шедевральное нечто, о котором все потом будут говорить с восторгом и придыханием.
Но она не творец, а Валерка просто паясничает.
И всё же в чём-то он прав. Резервы боли действительно безграничны. Она отчётливо это понимает каждый раз, когда пытается заглянуть в тёмную пропасть внутри себя – и не видит там ни дна, ни предела. Резервы боли действительно безграничны, а значит, она может взять свою боль и превратить её в силу.
Больше того, она этого хочет.
Потом, у порога, подавая уже обувшемуся Егору сумку с коньками, она спрашивает первой:
– Ну так что?
Они, похоже, и правда хорошо понимают друг друга, потому что Егор даже не пытается уточнить, что конкретно она имеет в виду, понимает всё сразу.
– Встретимся завтра в восемь утра у метро, – говорит он просто. И улыбается: – Я напишу тебе, как добираться. Только перестань игнорировать свой телефон.
Рая кивает.
Валерка прав насчёт диснеевских мультиков,