– Любовника? Вронский.
– Что там обсуждать, Нинон? Вронский как Вронский, – он трижды выстрелил свойственным ему деланным смехом: – Ха! Ха! Ха! – при этом глаза Петра Николаевича были пустые, безэмоциональные. Скорее всего, это был даже не смех, а привычка – время от времени заканчивать свою речь звуком, похожим на хохот.
– Ну, не скажи, у нас в школе весь педагогический состав был в него влюблён!
– Ха! Ха! Ха! – Петуся рукавом смахнул крошки печенья, застрявшие в усах. – Во Вронского или в актёра, который его играл? У вас в школе работал всякий сброд, ни одной приличной женщины. Вот эта, к примеру, Антонина… – он задумался, пытаясь вспомнить её отчество. – Толстая, с грудью десятого размера, она еще, когда сидела за столом, её грудь лежала на столе. С усами… Ну как её?
– Антонина Ивановна, – не сдерживая улыбки, напомнила имя сослуживицы Нина Петровна. По её довольному выражению лица было видно, что критическая мысль мужа относительно её знакомых разливалась бальзамом по её душе.
– Или эта, жердь ссохшаяся, которая нам деньги в долг на покупку машины давала. Ну, с крысиной мордой, у неё двое близнецов, которую муж бросил.
– Я помню, Елена Михайловна. Бедная. Полгода рыдала, успокоиться не могла, – продолжала улыбаться Нина Петровна.
– Это её муж бедный. Как ни посмотрю, она всё бежит скрюченная с авоськами из магазина домой, из дома – в школу, – он слегка наклонился вперёд, втянул голову в плечи, руки опустил ниже колен и пробежал по комнате туда и обратно, изображая бегущую с сумками Елену Михайловну. – В ней никакой женственности! Смотреть неприятно, как гончая борзая. Что она всё бегала, Нинон? – Петя подсел к жене и прижал её к себе. – А, Нинон, ну что она всё бегала? – его голос стал липко-слащавый.
– Не знаю, не знаю, – Нина Петровна ткнула мужа локтем в бок. – Ну, будет тебе! Хватит уже! – изображая смущение, кокетничала она. – Ну чего ты?
– Ладно, ладно! – оставил в покое жену Петуся. – Так чего она всё бегала, Нинон? – он взял большое зелёное яблоко из вазы на столе, потёр его о живот и, брызгая соком во все стороны, захрустел белой мякотью спелого плода.
– Наверно, хотела везде успеть, – поправила прядь волос, выбившуюся из скудного, стянутого резинкой на затылке седого хвостика Дудяхина. – Строила из себя образцовую хозяйку.
– Муж к ней вернулся или так и остался жить у той бабы? – Пётр Николаевич снова подошёл к окну и отдёрнул штору.
– Вернулся, – Нинон перекусила нить, воткнула иглу в игольницу, отложила заштопанный носок в сторону и стала перебирать катушки с нитками из обувной коробки, служившей шкатулкой для рукоделия.
– А чего вернулся?
– Видно, детей стало жалко.
– В вашей школе одна секретарша была так себе, ничего ещё, – закончил хозяин дома, насвистывая мелодию из фильма «Принцесса цирка» – арию мистера Икс: – Устал я греться у чужого огня, – пел он, почесывая живот. – Ну где же сердце, что полюбит меня? Живу без ласки, боль свою затая…
– Что значит