Вот только отклика в его взгляде я не увидела. Мне показалось, он вообще воспринял меня не как женщину, а как маленькую сестренку, ну или интересного собеседника – друга, с которым есть о чем поговорить.
Он оставил мне свой номер телефона и, небрежно улыбнувшись, сказал, чтобы, если кто-то будет обижать, не стеснялась и звонила.
И спустя месяц метаний и ожиданий действий от мужчины, я не выдержала и позвонила… Вот только трубку взял не он, а его младший брат. И пригласил на день рождения, пообещав, что там будет Женя.
Дурочка… глупая малолетняя дурочка.
А ведь девочки пытались меня предупредить, что у младшего Тарасенко очень плохая репутация. И девчонки со старших курсов его откровенно боятся, но никто ничего так толком и не говорит.
Но я и думала тогда не о нем, а только о Жене… Ведь по нему наоборот вздыхали почти все свободные девочки на курсе. И дело было не только в его деньгах и отце-олигархе, по крайней мере для меня, ведь у меня и самой родители не бедствовали. В Жене чувствовалась внутренняя сила. А еще рассудительность, серьезность и ответственность.
Но все это была маска… маска для остальных, на самом же деле все оказалось совсем иначе…
И сейчас он сидит передо мной и смотрит так, что внутри всё переворачивается от отвращения.
Недолго думая, поднимаю руку и с наслаждением пшикаю из баллончика прямо ему в глаза.
– Держи, лживая падаль! – шиплю я.
И тут же чувствую обжигающую боль в собственных глазах.
– Крис, дура! Мы же в машине! – выдыхает Тарасенко. Он растирает одной рукой свои слезящиеся глаза, а второй в этот момент со всей силы барабанит по стеклу и кричит: – Выпустите нас, и воды срочно!
А я с ужасом пытаюсь выбраться из машины, но замок не сразу поддается. Я кашляю, тру глаза и задыхаюсь.
Ох, нет… Точно дура! У меня же аллергия на перец!
Дверь открывается, меня кто-то вытаскивает, подхватывает под мышки, но я уже плохо соображаю, потому что начинаю задыхаться. Слышу отборный мат Тарасенко, а также его короткие приказы подчиненным.
По-моему, меня кто-то куда-то несет. Но все мои силы уходят на очередной глоток воздуха, на борьбу с болью в глазах и усиливающейся паникой от недостатка кислорода.
Мы заходим в здание – музыка звучит громче, а звук шагов и мат Тарасенко – более гулко.
Господи, ну, когда он уже заткнется, а? Не хочу слышать его насквозь лживый голос.
Меня куда-то заносят, ставят на ноги, придерживают за талию, наклоняют голову, давя рукой на затылок, и начинают промывать глаза холодной водой. Я пытаюсь кричать, быть руками незнакомца, потому что боль усиливается. К сожалению, из горла вылетают лишь хрипы, а руки слабые, как у младенца.
В этот момент мне в рот засовывают какую-то штуку и,