Воровато оглядевшись, Инсар просунул большую кость в клетку и тут же отскочил, опомнившись. Зачем он это делает? Для чего? Нет, он не знал ответы, но почему-то чувствовал, что так – именно так – и должен поступать достойный человек Вах-Нахима.
Когда он вернулся, Сешафи лежала там же, где и раньше, но кость исчезла. Услышав шаги, Сешафи обернулась, окинула мальчика потухшим взглядом и наконец произнесла:
– Глупый детеныш… Твой жалкий народ думает, что сможет силой забрать мое последнее сокровище, но никогда люди еще так не ошибались. Я не открою тайну, которой вы недостойны. Наивные…
Ее голос был хрипловатым, как гул древней раковины, прижатой к уху. Сешафи смотрела на Инсара открыто и беззлобно, с серьезностью покойной матери, и ему вдруг стало стыдно.
– Нам всего лишь нужно немного воды, – тихо ответил он. – Совсем… чуть-чуть.
Разводы жира в опустевшем чане тускло блестели на свету, и он принялся рассматривать их, боясь поднять глаза. Глядеть на Сешафи не хватало смелости.
– А когда воды было много, вам не хватало всего мира, – пробормотала та, отворачиваясь и лапой поигрывая обглоданной костью. – Когда до горизонта тянулся океан, вы и подумать не могли, что однажды и он пересохнет. Вы не знали, каково это – беречь мир, который мы так трепетно растили. Теперь платите за это.
Сешафи легла в тень, плотнее сложив крылья, будто говоря: ты свободен, мальчишка, больше я ничего не расскажу. Инсар что-то буркнул под нос, пошел прочь, перехватив чан, а потом все-таки обернулся и спросил, не надеясь услышать ответ:
– Океан… Что такое океан?
Тонкие губы Сешафи растянулись в мечтательной улыбке, и она приоткрыла глаза. На миг показалось, что в лиловых глазах сфинкса отразилось что-то очень… знакомое.
– Это бесконечная вода, которая тянулась до края земли.
С того дня Инсар каждый день приходил к клетке и тихонько подкладывал сфинксу кости и кусочки мяса, блестящие от жира и масла. Он не знал, зачем это делает, – он даже боялся представить, к чему это приведет, – но одинокий сфинкс, запертый в клетке и хранящий тайну, будто звал его.
Сначала было страшно – страшно до безумия и дрожи в руках. Он крался в тени шатров, озираясь и подскакивая от каждого шороха, чтобы сесть у клетки, угостить Сешафи и боязливо сгорбиться под ее пронзительным взглядом. О тайне он больше не спрашивал – нет, сердце Инсара волновали истории.
– Расскажи мне что-нибудь, – каждый раз просил он звенящим шепотом, вытирая с лица липкий и горячий пот.
– Глупый ребенок, – вздыхала Сешафи. – Неужели сказки прошлого стоят ошибок настоящего?
Она была помешана на загадках, но Инсар к этому быстро привык.
Привык он и к своим вылазкам, и страх пропал, не успев пустить колючие корни. Никогда еще Инсар не чувствовал себя настолько отчаянным и храбрым. Правда, за такую