Не было того давящего на уши городского шума непрекращающегося движения, который перестаёшь слышать и осознаёшь только за городом.
Было ощущение нового для меня счастья Солнечной Уфы, где можно встретить Мустая, Фидана и Магафура Хисматуллина прямо на улице, где возле школы увидишь Героя Советского Союза, где всегда есть в продаже лимонад и мороженое, а квас бывает в жёлтых бочках на колёсах, где можно кататься на лифте в соседнем доме, где много машин и мало лошадей с телегами, а все люди незнакомые, ходят в красивых рубашках и платьях каждый день.
УРОК №1
Воспоминание раннее: «Мишка! Мишка! Мә! Мә!»
Одно из ранних и страшноватых: я стою возле забора – серого, некрашеного, деревянного – у нашего деревенского дома. От соседей (Шакировых) бежит наискосок, прямо на меня, молодой бычок («башмак» по-татарски). Это как телёнок-подросток, но уже не ласковый, а тёмный и агрессивный (агрессивных животных – драчливых петухов, кусливых гусей – обычно распознаёшь). Я стою и не могу пошевелиться, жду, вычислив его траекторию, как неминуемо он меня забодает. Хозяева – сестра и брат моего друга Макса, их зовут Флида и Фирзат, кричат ему: «Мишка! Мишка! Мә! Мә!» Их отец Фарит тоже с ними. Мишка бежит, выпучив глаза, у него тёмно-красная шерсть, я вижу кудряшки на лбу и пробивающиеся рожки, он уже довольно крупный. За спиной у меня забор, но никого из моих, кажется, нет рядом. Я оцепенел, вроде бы соседи-хозяева кричат мне «Кит! Кит! Кач!», чтобы я убегал. Но я стою.
В последний момент Мишка меняет траекторию и проносится мимо меня, в проулок. Выбегает дедушка с вилами, в серой дворовой одежде, видно, ворошил навоз или солому. Время ещё предсумеречное, серое. Дедушка грозит вилами вслед убежавшему бычку-башмаку: «Ух мин аны!» («Ух я его!»). Где-то рядом появляется бабушка и, возможно, тётя.
Я могу шевелиться.
УРОК №2
Счастье башкирского интроверта
Вроде достаточно быть самим собой и оставаться в своём объёме, блуждать в персональных закоулках, чтобы испытывать тихое счастье интроверта.
Но то ли профессиональный невроз нарцисса-коммуникатора, то ли младенческий страх быть лишённым Титьки, Любви и Признания заставляют выплывать из своих кашалотных глубин стрекочущим дельфином с целью или поделиться накопанным, или сверить компас – вдруг ещё кто есть такой же.
Животное мы коллективное. И, наверное, и вправду усохнет позвоночник, как у той китайской кошки из пословицы, которая осталась без поглаживания, ну, то есть признания. Будь ты хоть самым примерным нелюдимым интровертом.
Да, я часто вижу и слышу людей через пелену и вату (даже своих детей часто, и родных, и близких), и мне было стыдно от этого лет сорок сознательных. Ну, в смысле, совестно.
Да,